Рембрандт - Аким Волынский

Другой последователь Рембрандта, на гаагской выставке 1903 года, Арент де Гельдер, представлен только одним портретом дордрехтского бургомистра ван Беверена. Это настоящий образчик художественной бессмыслицы. Все обычные приемы придать портрету вид жизненности тут налицо: контрпосто головы, с обращенными к зрителю глазами, контрпостное движение рук, ничем решительно не оправданное. Лицо, глаза, по-женски распущенные в духе амстердамской моды того времени волосы – всё это не приводит ни к чему. Особенно неприятное впечатление производит правая рука бургомистра: она обращена ладонью к груди, и, как бы придерживая сердце, которое не чувствуется в картине. Движение это настолько аффектировано, и не согласовано с мертвенным лицом, что кажется не нужным и даже отталкивающим. А в теме художника, вероятно, был мотив совсем в тоне рембрандтовских композиций. Портрет писан в 1685 году, когда Рембрандта уже не было в живых, и непосредственное влияние учителя отсутствовало. Гельдер был последним по времени рембрандтистом, и именно на этом художнике, как ни на каком другом, легко видеть, что только гармонический контакт с душою мастера может создать встречные точки в чутких учениках. И Флинк, и Гельдер, не говоря уже о Боле и Ливенсе, владели живописной техникой в достаточной мере. Но к ним не перелилась психика Рембрандта, и потому, при внешнем родстве, повсюду и всегда целая пропасть отделяет их от амстердамского гения. В своём творчестве Рембрандт был исключительно одинок – настолько одинок, что затрудняемся назвать его голландским мастером. Ученики же его были голландцы, со всеми чертами поверхностной местной культуры. Но нужно было быть созданным из другой глины, чтобы сотворить то, что сотворил Рембрандт.

11 июля 1924 года

Упомянем об одном великом мастере шестнадцатого – семнадцатого века, богато представленном на гаагской выставке портретов. Мы имеем в виду Франса Гальса. В области портрета он не боится параллели ни с кем в мире, даже с Рембрандтом. Пантографичность в живописи лиц он окончательно победил, контропостные движения его голов проникнуты характером, волею и темпераментом. Экспрессивность представленных физиономий изумительна. Это огонь из трубы, окутанный темным, черным дымом. Никакой решительно каллиграфичности. Все фигуры индивидуальны, отнюдь не смешиваются в безличную массу, но запоминаются раздельно. Заметим, однако, при этом, что жизнь каждого лица выражена только в одной секунде. Схвачено настроение пролетающего момента. Увековечен в едином миге порыв души. Пойман взрыв смеха, движение гнева, или припадок отчаяния, короткий, но трагический. По этой тонкой проволоке времени бежит ток, соединяющий творение с жизнью. Искусство Гальса явилось великой победой в истории голландской живописи. Но победа эта не вышла за рамку отдельного портрета, причём и сам этот портрет держится лишь изображением секунды. Вот почему на массовых картинах Гальса каждая фигура живет своим бытием полностью, соритмично миру, но отдельно от других представленных лиц. Все фигуры нанизаны и приставлены одна к другой. Цельной массовой композиции, как у Рембрандта, нет у Гальса. С точки зрения портрета, гарлемский художник достиг высокого совершенства. Но портреты его нельзя назвать идейными в том сложном смысле слова, в каком мы называем идейными портреты Рембрандта. Мгновенными фейерверками Гальса можно восхищаться, но над ними нельзя глубоко задуматься. Напечатлеваешься им, Гальсом, в голландских галереях с радостным чувством, но уходишь на улицу и уносишь с собою в памяти не его, а Рембрандта.