Сладкий вкус любви - Кейт Кентербери

Мне он сказал:

— Ты тоже. Уйдешь от меня, и это будет иметь последствия.

Я уставилась на него. Хотела что-то сказать, но слов не находилось.

Старшеклассник Ной был милым. Очень милым. Тихий, услужливый до безобразия. Он никогда не выдвигал резких требований и не огрызался. Школьный Ной скорее станцевал бы брейк-данс голым перед всем нашим выпускным классом, чем предупредил бы меня о последствиях за то, что я не следую его указаниям.

И все же я не возражала против его властного поведения. Как будто тот милый, тихий мальчик обрел грохочущий, ворчливый голос. А еще ремень безопасности и абсурдная настойчивость в том, что мне нельзя доверять в его сарае.

Застенчивый. Этот мужчина был застенчив. Но при этом был очень властным.

Очень интересно.

Квадроцикл въехал на тротуар, и мы сделали круг вокруг парковки, прежде чем остановиться у главных дверей амбара. Отсюда мы могли видеть характерные черно-белые черты коров, жующих сено.

— У нас сто восемьдесят четыре коровы, — сказала Дженни. — И их доят два раза в день. В четыре и четыре.

Ной провел рукой по моему бедру, отстегивая ремень безопасности. Я опустила взгляд, уставившись на место, где костяшки его пальцев прижались к моему сарафану.

Сзади Дженни продолжала:

— Они называются Хольштайн…

— Гольштейн, — поправил Ной.

— …и каждый день они производят восемь миллиардов фунтов молока…

— Восемь тысяч, — снова поправил он.

— …и оно попадает в трубу, которая нагревает его очень сильно и делает одиннадцать миллионов бутылок молока.

— Одиннадцать сотен, — сказал Ной, все еще глядя на меня, все еще касаясь моего бедра.

— А зимой полы там горячие, потому что внутри в них радужное отопление.

— Лучистое отопление, — пробормотал он.

— Мы можем идти? — спросила она. — Скоро все закончится, мы все пропустим!

— Мы можем доить только двадцать коров одновременно, — сказал он. — Мы ничего не пропустим. — Ной отдернул от меня руку и указал на ярко-белое здание с распахнутыми настежь дверями в стиле гаража. — Там доильный зал. Идемте.

Дженни побежала впереди нас, здороваясь с каждой из коров, неторопливо поедающих сено. Она остановилась перед белым зданием, помахав нам рукой со всем нетерпением.

— Ей здесь очень нравится, — сказала я.

— Иногда. — Он засунул руки в карманы. — В основном после встречи с телятами. Раньше она не хотела иметь ничего общего с этим местом.

Когда мы подошли к дверям, Ной кивнул ей, и девочка проскочила внутрь. Один из членов команды заметил ее и жестом предложил присоединиться к нему, пока он ухаживал за одной из коров.

Ной протянул руку, останавливая меня, прежде чем я переступила порог домика.

— Тебе нельзя внутрь.

— Почему?

— Потому что на тебе обувь, не подходящая для этой обстановки, — сказал он, махнув рукой в сторону интерьера. — И ты одета не для чего-то, — он провел пальцем по одному из ярусов платья с рюшами у бедра, — даже отдаленно связанного с молочным животноводством.

Я позволила себе быстро осмотреть его синюю клетчатую рубашку на пуговицах с закатанными до локтя рукавами и расстегнутым воротником, хорошо поношенные джинсы и ботинки, которые знали каждый дюйм этой земли. Темные волосы выглядели так, как если бы парень раз двадцать пробежался пальцами по ним, а короткая борода была свежеподстрижена. Ной хорошо выглядел, и хорошо вписывался здесь. И это было странное осознание, поскольку я все еще была удивлена, обнаружив его здесь.

— Ты был серьезен, когда говорил, что есть правила.

— Кто-то должен быть серьезным. — Он положил руки на талию и повел бедром, как будто готовился к дебатам. — С таким же успехом это могу быть я.

— Это твой способ сказать мне, что я несерьезна? Потому что, да будет тебе известно, я настроена вполне серьезно.

Он бросил на меня взгляд, в котором было что-то похожее на нетерпение.

— Сегодня никаких сережек?