Сладкий вкус любви - Кейт Кентербери

Не то чтобы я когда-либо притворялся.

Тем не менее. Теперь все было по-другому. Было ощущение постоянства, словно цветок, забытый между страниц толстой книги много лет назад, теперь существовал с новой формой и текстурой.

Я повернул несколько горшков, чтобы дать листьям больше пространства для расправления и дыхания, убрал лишние отростки на других.

— Пока не уверен, но ананас хорошо сочетается с другими фруктами и травами. Я протестирую его и пойму, что к чему.

— Значит, здесь начинаются твои эксперименты, — размышляла она.

Я кивнул.

— Да, в общем-то. — Когда она остановилась у небольшого лимонного дерева, я спросил. — Есть какие-нибудь пожелания?

— Для экспериментов с джемов? Или… — Она бросила взгляд вбок на стол в конце оранжереи. — Ты спрашиваешь о чем-то другом?

С одной стороны стола стояли ведра с четырьмя различными видами почвы для горшков, а с другой — несколько пучков свежевысушенных трав, с которыми я еще не решил, что делать. Хотя во время последнего визита Шей я не уделил ни минуты заботе об условиях, сейчас я не мог представить, что использую этот стол для чего-то другого, кроме посадки растений в горшки и обрезки. Не тогда, когда на поверхности была настоящая грязь. Я не мог этого сделать. Не-а.

Но я мог бы отмыть ее после этого. Смыть всю грязь и все кусочки розмарина и жимолости, которые прилипнут к ее коже и запутаются в волосах.

Если, конечно, Шей захочет.

А она, скорее всего, этого не хотела.

Если только…

— Я говорил о джеме, — признал я, — и, в общем, обо всем остальном, что ты имела в виду.

Она поджала губы, когда ее взгляд метнулся к моим ушам. Я чувствовал, как они горят. Они должно быть были красными, как помидоры. Шей улыбнулась и посмотрела на меня через плечо.

— Что это?

Я проследил за ее рукой, когда она указала на другое дерево, которое я заносил в теплицу и выносил из нее в зависимости от времени года.

— Это карликовое апельсиновое дерево.

— Ты можешь выращивать здесь апельсины? Ого, никогда бы не подумала.

— Они не очень сладкие, — сказал я, — но из них получается отличный мармелад.

Шей медленно повернулась по кругу, раскинув руки.

— Ты все это сделал сам.

Я пожал плечами.

— Да.

— Ты воплотил все это в жизнь. Ной. Мне бы никогда не пришло в голову выращивать ананасы в Род-Айленде. Зимой! Это удивительно. Все это удивительно.

Бывали дни, когда я верил в это. Дни, когда оглядывал ферму и понимал, что все здесь могло быть стерто с лица земли, если бы я не вернулся домой и не остался. Я был последним человеком в мире, который мог предположить, что возвращение домой — это ответ на все вопросы, и я действительно не хотел признавать это.

Но вот я оказался здесь, в пропахшей жасмином оранжерее, с моей женой и обладательницей моего хрупкого подросткового сердца, стоящей на расстоянии вытянутой руки, и должен был признать это. Мне пришлось смириться с истиной, что это место — не старое, а новое, которое я создал и которое мы превратим в настоящий дом, — было тем местом, которому я принадлежал. Местом, где мы принадлежали друг другу.

— Да, это удивительно, — сказал я, шагнув к ней и заключив ее в объятия. — Даже лучше, потому что ты здесь.

Шей повернулась и прижалась лбом к моей груди.

— Я думаю, что это лучше, потому что мы здесь вместе, — сказала она осторожно, как будто слова были слишком деликатными, чтобы произнести их как-то иначе. — Потому что все было бы по-другому, если бы я была здесь совсем одна. А ты знаешь, каково это, когда ты здесь совсем один. Это касается нас обоих. — Она посмотрела на меня, и ее улыбка расцвела. — Теперь я это понимаю.