Гнилое яблоко - Литтмегалина (2020)

В моем горле было сухо и больно. Пальцы дрожали, и я сжал их в кулаки.

– Во мне тоже, ты считаешь, нет смысла? Я не заслуживаю того, чтобы остаться со мной? А наша дружба?

– Дружба? – тупо переспросил Миико. – Что она, наша дружба? Был бы ты со мной, останься твоя сестра жива?

Он вытянул руки, как будто действительно прыгал в воду, и оттолкнулся от выступа. Я услышал крик, прозвучавший в моей голове, и прежде, чем раздался удар о землю, зажмурил глаза…

Еще секунду посветив на опустевший выступ, фонарик выпал из моей руки. Я подбежал к Миико и упал на колени. И сразу понял, что он мертв. Это была самая страшная мысль в моей жизни – «Миико мертв». Даже страшнее, чем первая реакция на смерть Наны, потому что тогда мой разум был закрыт, а сейчас осознание пустоты и необратимости утраты пришло ко мне со всей беспощадной ясностью. Я дотронулся до гладкой прохладной кожи Миико и почувствовал, как боль оставляет его тело, больше не способное ощущать ее, перебегает в мои пальцы, по рукам движется к моим плечам и с них ниже в грудь, в сердце, чтобы сжать его и давить, давить, давить, выжимая до последней капли. Мертв…

Перевернув Миико, я увидел, что все его лицо залито кровью. Плотно сомкнутые веки словно закрашены красной краской. Тонкий луч лежащего на земле фонарика тянулся по глазам и лбу Миико, затем над лысой землей и таял в темноте. Обернувшись, я увидел реющее среди черноты белое лицо Отума, его широко распахнутые глаза, сейчас кажущиеся черными, и в них бесконечный ужас.

– Прости меня… прости меня… прости меня, – повторял он, будто пытаясь заколдовать меня. Я был для него всем, я был для него целым миром в этом предельно сузившемся пространстве. Нет сожаления, только страх, что после случившегося он будет мною отвергнут. Но среди его мыслей не было места для Миико, даже сейчас, после того, как он разбился об эти камни и лежал здесь – неживой и потерянный навсегда.

Отум дотронулся до моего плеча в глупой попытке успокоить. Я дернулся.

– Оставь меня, Отум.

Фонарик мигнул и погас, и мы остались в непроницаемом мраке – живые и мертвый. Мне было так больно, как будто вырвали сердце.

27. Освобождение

Последующие час или два были невнятны, как нарисованные углем на черной бумаге. Мы брели, держась на расстоянии. Отум не решался заговорить со мной, а я не мог даже смотреть в его сторону. Долина гудела, будто всю ее заполнял рой насекомых, и, продираясь сквозь темноту, я почти ощущал прикосновения шершавых крыльев. Нарастая, гул наполнял мои уши болью. Не знаю, что чувствовал Отум, меня же охватило безразличие. Я сдался. Смерть Миико оставила во мне пустоту, которую быстро заполнила безнадежность. Я буду идти сколько смогу, но, упав, даже не попытаюсь встать. Зачем мне победа, когда уже столько проиграно?

Потом среди темной воды нашего океана мы увидели золотистый огонек. Он не вызвал во мне ни надежды, ни предположений, но Отум убыстрился, спеша ему навстречу.

– Может быть, это что-то опасное, – сказал он. – Ну и ладно.

Я не ответил. Приближаясь, огонек становился все ярче. Он висел невысоко над землей, и скоро я понял, что это большой яркий фонарь в чьей-то руке. Человек? Я уже забыл, что где-то существуют другие люди, и этот казался мне лишь очередным призраком. Он остановился в десяти шагах от нас и поднял фонарь. Поток света ударил мне в глаза, и я заслонил лицо ладонью.

– Пожалуйста, двигайтесь спокойно и плавно. Один рывок, и я буду вынужден стрелять, – голос звучал спокойно и мягко, как будто пытаясь компенсировать жесткость слов. Как я вспоминал потом, именно эта мягкость заставила меня поверить, что человек настоящий.