Гнилое яблоко - Литтмегалина (2020)

– Да. Что-то произошло с ней… я не знаю, что. Но ее боль и жизнь здесь повсюду. Поэтому это место особенное… Поэтому, когда я крикнула ему: «Будь ты проклят! Исчезни! Исчезни совсем!», я знала – все так и будет. И он начал кашлять, и кашлять, и кашлять… и из глаз у него хлынули ручьи слез. Он понял, что с ним покончено, что вся его жизнь в эту секунду рухнула в пропасть… мне же было так приятно сознавать, что лишь несколькими словами я отомстила ему за все, что он сделал, и даже за то, чего сделать не успел, – зубы Миико сверкнули в темноте. – И, когда он убежал в ужасе, я осталась одна. Совсем одна. Некому заставлять меня. Некому причинять мне боль. Некому отравлять мою жизнь. Меня так долго держали взаперти или на привязи… и вот я наконец-то могла идти куда хочу. Я победила своих врагов, я свободна, – на лице Миико было выражение боли, но она не могла преодолеть те заслоны, которыми он окружил себя, и я ощущал его бесчувственным и холодным. Хрипы вдруг полностью прекратились, и он задышал размеренно и спокойно. – Все вокруг будто замерло, когда я осознала, что идти мне никуда и не хочется. Я стояла там и думала, и внутри меня все стало черным. Я вытерпела так много страданий… но по крайней мере раньше у меня был смысл. Когда все закончилось, я обнаружила, что для меня не осталось ничего: нет планов, желаний. Я никого не люблю. Мир грязный. Существование в нем мучительно и бессмысленно. Жизнь не стоит того, чтобы проживать ее.

– В мире существуют не только плохие вещи, – возразил я, но получилось бессильно и тихо.

– Где они? Я не вижу хороших.

– Разве ты пытался увидеть? – спросил я, игнорируя собственный разум, саркастично шепчущий: «Где? В Рарехе?» Миико молчал, и я продолжил, упорно называя его прежним именем, не важно, кем он был теперь. – В чем же заключался твой утраченный смысл, Миико?

– В мести, – ответил он просто.

– Миико, это бред, считать месть смыслом жизни. Жить только ради того, чтобы отвечать злом на зло?

– Ты не понимаешь, – прошипел Миико, накрывая руками кудрявую голову. – Должно же быть что-то, что принесет справедливость в этот кошмар. Единственное, что позволяло мне выдерживать день за днем – мысль о расплате. Никто не имеет права причинять мне вред. Никто. В моей голове осколки, я не верю никому и ни во что, и лишь одно правило уцелело: если тебе причиняют боль, бей так, как только сможешь. Пусть они знают, почему тебя нельзя трогать. Я выдержу все что угодно, выжидая подходящего момента, чтобы заставить их ответить сразу за все.

«Лучше замолчи, Миико, – подумал я. – Мне жутко тебя слышать. С каких пор твой голос звучит так холодно и презрительно? С каких пор ты способен связать в нормальное предложение больше пяти слов? Если это говорит Элейна, то почему она рассуждает о том, что относится к тебе?» Человек, которого я знал, обернулся чужой тенью, утонул в черноте. Мое ощущение нереальности усиливалось. И то чувство… я узнал его теперь. Отвращение.

– Когда я дождалась победы… мой первый же свободный шаг был назад, в яму позади меня, – проговорил Миико торжественно и с ощутимым удовольствием. – Смерть приятна, – произнес он затем, и я услышал его неискренность. – Даже собственная.

Поднявшись на ноги, он спокойно посмотрел вниз, как если бы в жаркий летний день готовился нырнуть в искристую освежающую воду. Темнота плыла волнами. Отума не существовало для нас. Мы были только вдвоем, как прежде… но мы больше не были вместе. Я бы все исправил… но он не позволял мне. Он отгородился от меня железной стеной безразличия.

– Миико, мне достаточно самоубийц. Не делай этого с собой, со мной.

Но его тусклая улыбка не оставляла мне надежды.

– Только объясни: почему? – спросил я, уже понимая неизбежность его падения.

Миико поднял бледные ладони, развернул их к себе, словно надеясь прочесть на них что-то.

– Когда твои враги раздавлены, для тебя не остается дела. Все не имеет смысла.