Гнилое яблоко - Литтмегалина (2020)

(Я не хочу слышать тебя, Элейна. Мне нужен Миико. Но он либо молчит, либо его не слышно за тобой)

Элейна не нравилась мне настолько, что я даже не мог жалеть ее. Она хнычет, но на самом деле ей давно уже все безразлично. Она хочет убить себя. Меня не касались ее переживания. Меня беспокоило лишь то, насколько они затронули Миико.

Стряхнув со спины рюкзак (я уже не выдерживал даже его малый вес), я последовал по каплям ее крови, как по красным ягодам. Отум устремился за мной. Смеркалось. Я не выдержал и побежал. Я понимал, что мне следует разумнее расходовать немногие оставшиеся силы, но не мог сдержать себя. Мое отчаянье гнало меня вперед. Деревья казались похожими на замотанных в черную ткань, неподвижно стоящих людей, и я огибал их, охваченный панической жутью.

Выдохшись, я пошел пешком. Горло так рвало, будто я хлебнул кислоту. Темнота сгущалась. Вот теперь я чувствовал Миико: слабую пульсацию его жизни – но ничего более. Ни страха, ни гнева, только леденящее спокойствие сытого вампира, голодная агония которого унялась на некоторое время. Вокруг покачивался синий мрак. Я был словно под водой, я не мог дышать здесь. С каждым вдохом в легких оседал тяжелый осенний холод. Я слышал тихие, осторожные шаги Отума позади. Хоть кто-то по-настоящему живой рядом со мной среди этой раздирающей тоски.

Моя рука слегка дрожала, когда я неуклюже снимал ремешок фонарика с шеи. Я вытащил батарейку, прошелся по ней зубами, вставил обратно. Крепко сжал фонарик левой рукой и включил. Работает. Тонкий луч заскользил по неровностям слоистой стенки карьера. Несколько вполне удобных для подъема выступов. Впрочем, выше находится насыпь, образовавшаяся, когда вся эта толща земли была раздвинута, и насыпь слишком высокая и гладкая, чтобы мы смогли ее преодолеть. Справа от меня, в полутора днях пути, Долину перечеркивало надвое 132-е шоссе – наш путь на выход. Я не представлял, как в текущем состоянии мы сумеем до него добраться. «Но как же близко к свободе, – тоскливо подумалось мне, – пять минут полета вверх».

А Миико так еще ближе. Прежде, чем я увидел его, я услышал дыхание. Учащенное дыхание астматика.

Он сидел на корточках, едва умещаясь на узком выступе, коленки торчат вперед, руки скрещены на груди, спина выпрямлена и тесно прижата к поверхности позади. Полосатый свитер исчез, и на Миико осталась только футболка – некогда красная, а после пары лет носки вылинявшая до блекло-розового цвета. Вероятно, Миико больше не нуждался в дополнительных слоях одежды – то лето, где сейчас пребывало его сознание, было намного теплее нынешнего.

Свет моего фонарика не потревожил Миико – он даже не сощурился. Его рефлексы оцепенели так же, как его чувства. Часто, со свистом вдыхая воздух, Миико равнодушно и мрачно рассматривал меня сверху вниз, и снова ко мне пришло ощущение, что мне нечего сказать ему сейчас и, видимо, не будет и позже, в нормальном мире. Пальцы Отума коснулись меня между лопатками. В них ощущалась собственническая уверенность: «Дальше ты пойдешь только со мной», которая заставила меня решиться.

– Зря ты забрался туда, Миико, – сказал я с успокаивающей интонацией, будто обращался к перепуганному умственно отсталому ребенку.

На его губах появилась ироничная улыбочка умника, осведомленного о вещах, которых другие и вообразить не могут, и тогда оно возникло во мне, это новое чувство – слишком не похожее на те, что я когда-либо испытывал к Миико, чтобы сразу опознать его.

Миико не торопился отвечать мне. Наконец он пошевелился, сжал колени и произнес механическим, прерывающимся из-за сбитого дыхания голосом:

– Почему ты преследуешь меня?

В интонации не было ничего от него прежнего. Я врезался спиной в Отума и понял, что отступаю.

– Что?

– Преследуешь меня, – с раздражением повторил Миико. – Мешаешь мне делать, что хочется.

– Я? – спросил я, оглядываясь. Я не мог поверить, что он говорит это мне.