Гнилое яблоко - Литтмегалина (2020)

И вот, преодолев развороченный туннель, мы едем дальше, уже по гладкому асфальту. После резкого поворота я подумал: «Вырвались. Все», расслабил спину и запрокинул голову. Отум смотрел в окно. Здесь были бы очень уместны потоки дождя, стекающие по стеклу, но как назло дождя не было. Внутри меня была такая тоска, что я боялся шелохнуться и пробудить ее – она набросится на меня, как дикий зверь. Отум не смотрел в мою сторону – лучшее, что он мог для меня сделать. По моим щекам тихо стекали слезы, и у меня не было сил ни сдерживать их, ни скрывать. Касаясь языком губ, я ощущал вкус соли и горечи. Не важно, был Отум виновен в случившемся или же невиновен, виновен или невиновен был я сам… в любом случае, мне было так горько, что я не мог не ненавидеть нас обоих.

Отум все-таки не выдержал. Он повернул голову (темнота за окном как будто отпечаталась на его лице) и сказал:

– Нарушая обещание… хотя сейчас и не последние пятнадцать секунд твоей жизни… меня зовут Гораш Деметриус.

– Мне все равно, – ответил я, и он отвернулся.

«Ты привел нас в Долину, Отум. Ты знал о риске, но ты продолжил свою игру, и в результате доигрались мы все. Может быть, когда-нибудь я прощу тебя. Не сегодня и не завтра».

28. Диктофон

Черный кассетный диктофон «Гром». Маленькая кассета на сорок пять минут. Створка диктофона отворяется беззвучно, но закрывается со звонким щелчком. Два голоса среди тишины кабинета с плотно закрытой дверью.

Д. – Даверуш И́лиус.

Т. – Лемме Талоко.

Д. – Профессор Талоко, диктофон включен.

(тихий звук соприкосновения диктофона и стола)

Вы не возражаете?

Т. (мрачно) – Если я буду возражать, вы выключите этот, но включите тот, который у вас в кармане. Оставьте, без разницы. Начинайте допрос, у меня нет желания растягивать эту процедуру.

Д. – Не допрос, профессор Талоко, разговор.

Т. – Так или эдак. С чего мне начинать?

Д. – С самого начала.

Т. – Хорошо. С самого начала. История о том, как я изуродовал свою жизнь. (смех) Имя у меня роанское, но я роанец только наполовину. Моя мать родилась в Ровенне и здесь познакомилась с моим отцом, роанским бизнесменом, прибывшим в страну по рабочим вопросам. Они поженились и уехали в Роану. Однако вскоре их брак разладился. Моя мать тосковала по родине, мечтала о возвращении, но отец ничего не хотел менять. Они промучились до моих шести лет и развелись. Мать уехала в Ровенну с парой мелких монеток в кармане – и в одиночестве. Мой отец не только отказал ей в деньгах. Он запретил забрать меня. Уверен, причиной такого решения была отнюдь не привязанность ко мне, скорее уж ненависть к ней.

Отец всегда был слишком занят, чтобы обращать на меня внимание, но старался держать на короткой привязи. Лишенные возможности увидеть друг друга, мы с матерью общались по телефону и, разговаривая, оба обливались слезами. Отец всячески препятствовал этим звонкам, не способный простить мою мать за то, что по ее вине стал брошенным мужчиной. Мама не выдержала этого напряжения. Униженная и сломленная, она вернулась к отцу, и мы продолжили спокойное унылое существование одной семьей. Через два года она умерла от рака. Мне было четырнадцать. Я винил отца, что это он убил ее, сделав несчастной. Много позже я начал понимать его лучше, но в то время я слепо его ненавидел. (пауза) Вы понимаете, зачем я рассказываю вам о том, что напрямую не относится к делу?

Д. – Нет.

Т. – Я ищу себе оправдание. Поэтому не останавливайте меня, если порой я буду слишком многословен. Это привилегия старого человека – говорить, что вздумается.

Д. – Конечно.

Т. – Когда мне было семнадцать, я пробрался в грузовик отцовской фирмы, направляющийся с товарами в Ровенну, и спрятался за коробками. За двое суток пути мне не раз казалось, что я так и задохнусь среди коробок, но в итоге мне удалось незамеченным добраться до Страны Богов, как называла Ровенну моя мать.