Вадбольский 3 - Юрий Никитин (2025)

Я вытащил из кармана спичечный коробок и протянул ему. Он взял в ладонь, с недоумением осмотрел, пальцем выдвинул ящичек, заглянул на ровный строй одинаковых спичек с коричневыми головками.

— О, кажется, понимаю…

— Проверь, — посоветовал я.

Он осторожно вытащил одну спичку, повертел в пальцах, посмотрел на меня с вопросом в глазах.

— Боковые стенки, — подсказал я.

Он повернул, осторожно чиркнул, тут же вытянул руку, чтобы искры не попали в глаза, но спичка вспыхнула ровным огнём и медленно горела сперва верхушка, где была сера, потом огонёк опускался ниже и ниже, пока не дошел до самых кончиков пальцев. Он выпустил, догорающий огрызок упал на землю, но Горчаков не затоптал, а очень внимательно смотрел, как деревянная палочка догорает, осталась только крохотная обугленная закорючка.

— Как всё просто, — проговорил он странным голосом.

— Ага, мелькнула мысль, просто. Две недели отрабатывал технологию, потом вручную строгал, клеил, смешивал, наносил, и всё для того, чтобы сделать этот никчемный коробок с полусотней спичек!

— Да, — согласился я, — мир нечто вроде спичек знает уже тысячу лет, но всё ещё пользуется кресалом и огнивом.

Он проговорил задумчиво:

— Ну, спички можно купить и в Санкт-Петербурге…

— Только часто взрываются, — напомнил я, — самовозгораются, дают большой огонь и моментально сгорают, а ещё обжигают руки и даже морду лица. Да ещё и содержат ядовитый фосфор, которым травятся курсистки и нервные барышни.

Он хмыкнул, знает, достаточно отломить несколько головок спичек или просто соскрести фосфор с палочек и проглотить, запив водой, и смерть обеспечена.

— И ты знаешь, — уточнил он, — как сделать проще? И чтоб ими не травились? И это в масштабах огромной империи?

— Знаю, — сказал я, — но всё некогда, сам видишь. А ты предлагаешь тратить драгоценнейшее время ещё и на ухаживание за этими… ну, барышнями.

Он подумал, кивнул.

— Помогу. Скажи, что надо сделать.

— Ого, — сказал я с интересом, — ты так в меня веришь?

Он раскрыл уже рот, чтобы ответить, но светски улыбнулся и сказал шёпотом:

— К нам идёт Комаровский, граф. Поговорим и уходим.

Коробочку со спичками торопливо сунул в карман, я вздохнул с облегчением, а то как-то засвечиваемся, подтянулся и сделал умное лицо, к нам приближается с легкой улыбкой на крупном жестоком лице высокий мужчина в генеральском мундире, которого почти не видно под эполетами, аксельбантами и многочисленными звездами.

Граф Комаровский, зеттафлопник тотчас же подсказал, что зовут его Евграф Федотович, генерал-адъютант, воевал рядом с Суворовым в Итальянском и Швейцарском походе, начальник полиции, а сейчас назначен одним из командиром Отдельного корпуса внутренней стражи.

Грубая животная мощь окутывает графа, как облаком, он не только выжил в Швейцарском походе, из которого вернулось мало, но и раненых солдат тащил на себе, что плюс ему в репу, и сейчас силен, свиреп и смотрит так, словно ищет кого бы в кутузку прямо сейчас и надолго.

— С этого и надо было начинать, — буркнул я мысленно, выпрямился, как и Горчаков, отвесил строго регламентированный поклон.

— Отдыхаете, молодые люди? — спросил Комаровский, но смотрит только на меня. — В соседнем зале стол с хорошими винами.

Горчаков молча бросил взгляд на меня, я ответил, подбавив в голос виноватости: Комаровский, граф.

— Спасибо Евграф Федотович, с удовольствием бы, но сегодня нужно сделать ещё много дел, голова должна быть очень уж трезвой.

Он изучающе смотрел на меня.

— Вадбольский?.. Наконец-то в вашем древнем угасшем роде зародилась жизнь.

Я ответил почтительно, сделав вид, что малость уязвлен:

— Вадбольских в одном только Санкт-Петербурге человек пятьдесят… А по матушке России несколько сотен!

Он хмыкнул.

— Все вялые, как караси на дне высыхающего озера. А вы, как слышал, выстаиваете под нажимом соседей?