Разные лица - Семён Работников (1987)

Начался лет. Утки появлялись с разных сторон и, почти не затормаживая, падали, шлепались о воду и сразу же начинали плескаться, добывая себе корм.

Болото стало представляться Юрию огромным, непроходимым, как в детстве. Как он мог скучать, когда оно рядом и каждый вечер прилетали сюда утки? Наверно, и болото скучало без него и ждало того часа, когда он придет на свидание с ним.

«Что же я стою?» — подумал Юрий и решил стрелять. Несколько раз промахнулся — утки летели стремительно. Наконец выстрелил и попал. На какое-то мгновение утка замерла, повисла в воздухе, а потом мягко, безжизненно упала в воду. В густом, насыщенном испарениями воздухе приятно потянуло порохом. «Хватит», — сказал он себе и стал только смотреть и слушать.

Морозов увидел, как туман ползет над осокой. Ему хотелось заметить, откуда он выходит. Но туман ниоткуда не выходил, а рождался в самом воздухе. Он быстро, на глазах, растекался над болотом, скрывал кусты, дошел до опушки леса, пополз на водой. Только там, где стоял Юрий, туман редел, словно боялся, подступиться к нему.

Солнце зашло за холм, но сумерки долго не наступали. Оглянувшись назад, Юрий увидел высоко в небе половинку молодого месяца, который начал разгораться, и воздух над болотом стал каким-то странным, точно сиреневым.

Морозов ушел с места только тогда, когда опустились сумерки. Осока и камыш стояли мокрые. К поясу его была привязана тяжелая утка. Он брел медленно, чтобы случайно не оступиться и не зачерпнуть сапогами воды. Раздвигал стволом высокий камыш и приминал его ногами. В оставленных им следах долго пузырилась и кипела вода, то втягиваясь вглубь, то ключом поднимаясь вверх. Делалось жутко — вдруг провалится в трясину. Но этот страх был приятен. Как ни осторожно выбирался, на берег ступил мокрый по пояс.

Чтобы согреться, быстро пошагал в обход болота. Под скирдой остался рюкзак с едой и лишняя одежда. Он шел и глядел на болото, которое уже заволок туман. Только кое-где торчали макушки берез. Он покопался в соломе, надел фуфайку, достал рюкзак, отрезал ломоть хлеба, наложил на него сала и стал есть, откусывая большими кусками и глядя в ночь. С сизого неба ярко-ярко светила половинка месяца. Но его света было мало, чтобы разогнать сгущающуюся тьму. Тень от скирды и от леса, который был неподалеку, только намечалась.

Морозов сидел, сдерживая в себе непонятный восторг. Неделя уныния кончилась, охота словно очистила его, сознание стало ясным. Он вспомнил, что приехала она.

4

Юрию Морозову казалось, что он был влюблен в Таню Соловцову с тех пор, как стал помнить себя. Они были ровесниками и жили неподалеку друг от друга. Видя ее, он всегда сильно смущался, и она тоже стеснялась его. Эта взаимная застенчивость не осталась незамеченной, и их уже в детстве дразнили женихом и невестой. Но по-настоящему любить ее он стал, когда им было лет по семнадцати. Именно тогда он перешагнул через свою робость и остался с ней наедине. Увести с гуляния девушку и как можно дольше просидеть у кого-нибудь на крыльце, у них, подростков, считалось чем-то вроде рыцарства, как у мальчишек умение хорошо плавать, нырять, ездить верхом на лошади.

Таня Соловцова была самой красивой девушкой в деревне. Всегда хотелось смотреть в ее большие голубые глаза, цвет которых оттеняли темно-русые волосы.

Они облюбовали себе крыльцо у одинокой женщины, жившей на краю деревни. К дому подступал лес и таинственно глядел на них из темноты. Вскоре они подружились и с женщиной, хозяйкой дома. Она, как добрая колдунья, опекала, оберегала их. На третий или четвертый раз они нашли на крыльце чистый половичок, разостланный так, чтобы было удобно сидеть вдвоем, потому что крашеные ступеньки холодили. Иногда она выходила к ним и спрашивала:

— Это вы Юра с Таней?

— Да, — отвечал Морозов, а Таня пряталась за его плечо.