Рембрандт - Аким Волынский

Но остановимся на несколько мгновений на знаменитых «Трех хижинах», с этой точки зрения. Легро оспаривает принадлежность этой вещи игле Рембрандта. Но критическая оценка вещей не всегда идет на поводу у техники. В смысле рембрандтологии эти вещи вполне в духе нашего художника. Всё тут иудаизировано до последней черты. Три хижины образуют настоящую семейную хронику. Здесь Авраам родил Исаака, а Исаак родил Якова. Здесь поколения вырастали у редко починяемых фасадов, в тени лесного мамврийского дуба. Дерево так старо, что почти вылезает из почвы. У одной из хижин виднеется группа людей, и хорошо, что нельзя распознать отдельных фигур. Всё сливается в мировой музыке жизненного вечера. А небо над хижинами чистое-чистое, терпеливое, высокое и безмолвно благословенное. Чтобы награвировать или задумать такую вещь, вслед за «Тремя деревьями», нужно иметь и носить в своей душе иной мир, чем мир Остадэ, Эвердингена или Ватерлоо. Одинокий во всём, Рембрандт одинок и в ландшафте.

Упомянем ещё один офорт, представленный у Ровинского в равных состояниях, являющийся переработкой доски Зегерса с изображением Товия с ангелом на пути. Офорт от начала до конца проведен в эльсгеймеровском стиле. К эффекту светотени Рембрандт, в последовательных состояниях доски, прибавляет присущий ему дух старообразности людей и вещей.

Тема Зегерса переделана в «Путешествии в Египет». Мария на ветхой кляче так стара, что кажется даже неправдоподобною. Иосиф старчески передвигает ноги за лошадью. Но лес это сама старость, согбенная, разваливающаяся и печальная без конца. Рыхлую землю под ногами художник избороздил пятнами света, играющего в старческих трепетах.

В заключение отметим, что Рембрандт работал над офортом чрезвычайно быстро. Мы знаем, что «Мост Сикса» он набросал в несколько минут обеденного антракта. Не так давались ему ландшафтные картины, в красках. На так давались и не так удавались. Как это замечательно. Создать концепцию с молниеносной быстротой, набросать её в общих чертах, почти схематично, в многозначащих намеках – это по-иудейски. Можно поверить, что полотна Рембрандта разрабатывались его учениками, среди которых были настоящие виртуозы. Но в таких гравюрах, как «Три дерева», как «Омвальский вид», как «Старый Амстердам», за ним не поспеет никакая чужая игла.

Тут он в своём элементе: он и его мысль – и больше ничего.

31 декабря 1925 года

Три дерева

Остановимся на этой графической картине с особенным вниманием. Что, в сущности, изображено? Три дерева растут по соседству, сходясь вершинами. Самое естественное явление. Семя с дерева падает на землю с далеких ветвей. Если бы оно упало близ ствола, и, дав ростки, пустило бы корни, то соединенные корни подавляли бы друг друга. Деревья не могли бы расти свободно и непринужденно. В действительности молодое деревцо поднимается несколько поодаль от первоисточного ствола, а когда разовьется, и в свою очередь покроется широколиственной шапкой, то дружественно соединится с соседним зеленым шатром. Всё совершенно естественно. Но вот на картине Рембрандта с тремя деревьями, в волшебной светотени, натуральное явление, преломившись в нашем сознании, рождает поток идей, который можно отнести к философскому романтизму, если понимать под ним мышление духа в терминах природы. Прежде всего, мы стоим перед эффектом графического волшебства, о котором мы уже говорили. Свет и тьма борются между собою, порождая диалектический, созерцаемый нами, ландшафт. Каждое дерево индивидуально, но вершины деревьев слиты вместе. Среднее дерево имеет более толстый ствол, и, очевидно, старше других. Боковые деревья отличаются друг от друга. Так, правое дерево снабжено более скудной листвой, вероятно, облетевшей с открытой наветренной стороны. Натискам бури три дерева противостоят соединенно.