Гнев - Виктория Лэйтон

Десмонд не любил Эндрю, они оба любили женщин. Я открыт для любой сексуальной ориентации, но, по моему опыту, геи в моем сообществе совершенно иначе относятся к танцорам, которые работают вокруг нас. Итак, если они не любили друг друга, то кого они любили?

Если Эндрю делал предложение Жасмин, кто ждал ее на съемочной площадке?

Десмонд!

Мог ли он организовать сцену фильма так, чтобы провести время с Жасмин?

— Он не придет за тобой, чтобы убить тебя. Он хочет, чтобы ты принадлежала ему.

Глава сорок вторая

Жасмин

Дэсмонд влюблен в меня?

Слова Зейна поразили меня, как физический удар в живот, заставив мой желудок сжаться, но в его словах есть искра правды.

Я просто думала, что его действия по отношению ко мне были одинаковыми для всех его танцоров. Я всегда думала, что он для всех подлец. Слезы застилают мои глаза, когда я приближаюсь к ребенку, который меня спас, хотя я все еще осторожна с реакцией Маркуса. Я могу понять, почему он после всего этого обижался на меня.

— Эй, — голос Зейна мягкий и успокаивающий, когда его рука ложится на мое плечо. — Дыши. Нам нужно быть сильными ради него.

Но мои мысли прерывает звук удара кулака Маркуса о стену, резкий треск, эхом разносящийся по комнате и отражающий перелом в моем сердце. — Вот почему я не могу доверять никому, кроме тебя, папа! — его слова наполнены гневом и обидой, направленными не только на отца, но и на меня.

Рука Зейна остается на моем плече, удерживая меня, пока я пытаюсь осознать все, что происходит.

— Тогда уходи с работы, Маркус, — твердо говорит он. — Я отложил свою жизнь ради тебя и этого мальчика, точно так же, как я это сделал, когда ты был молод. Это утомительно. Но если есть кто-то еще, кто может любить Алекса так же сильно, как мы, и кто готов рисковать своей жизнью ради него, возможно, так будет лучше для всех нас, — его слова — одновременно мольба и обещание, и я знаю, что он означает их: — Нам просто нужно обучить ее, чтобы она знала, что делать.

— Это помогло бы, — фыркаю я.

— Ты следовала инструкциям, которые тебе дали, — хвалит меня Зейн.

— Маркус, они меня не слышали, но я их слышала. Алекс был таким храбрым, даже когда его били.

Я знаю, Маркус не хочет этого слышать, но ему нужно понять истинную храбрость Алекса. То, как он бесстрашно встречал опасность и отстаивал правду.

— Десмонд спросил, почему Алекс защищает меня, и он ответил, что так делает семья, — моя храбрость возрастает, когда Маркус кивает, он знает, что его сын не будет стоять в стороне и ничего не делать. — Затем он сказал самую взрослую вещь, которую я когда-либо слышала. Я сын мафии. Я внук мафии. Если ты причинишь мне вред, ты причинишь вред Картелю Тэйера. И им не нравится, когда их обижают.

Гнев в глазах Маркуса не прояснился, но уменьшился, резкие линии ярости смягчились, когда в их глубинах замерцало понимание и что-то похожее на гордость. Я делаю паузу, подбирая правильные слова, чтобы преодолеть пропасть сомнений, разделяющую нас. — Он становится маленьким капо. Сильный, выносливый и полный сердца — совсем как его отец.

— Спасибо, — Маркус опускает голову и гладит большим пальцем руку Алекса. — Мне жаль.

— Пожалуйста, не извиняйся. Я полностью понимаю.

Маркус кивает и подзывает меня к себе. Алекс просто маленькая шишка в одеялах.

Ровный звуковой сигнал кардиомонитора успокаивающе нарушил тишину, когда мы стояли над ним втроем в шеренге, ничего не делая, только наблюдая за каждым подъемом и падением его груди. Алекс оставался неподвижен, за исключением едва заметного подергивания пальцев, которое предполагало путь сна, полный монстров, между ним и сознанием.

— Его состояние стабильное, — пробормотал Маркус низким гулким голосом, который казался почти неуместным в тихом бдении. — Мы делаем все, что можем. Теперь речь идет о том, чтобы дать ему время.