Небо в алмазах - Alexandrine Younger

И наивно продолжать упрямо верить в то, в чем разочаровалась та же Ленка Елисеева, предавшая настоящее чувство ради жизни в достатке. Но, переживая расставание, Лиза оставалась в глубокой уверенности, что любовь — не абстрактное понятие, обесцененное, пошлое и утратившее всякий смысл. И она по-прежнему будет жить для студентки в одном человеке.

Ленинград, январь 90-го.

Ёлка ощущала себя матерью этого взрослого, но такого запутавшегося ребёнка. А сердце матери, как известно, ничего не обманет. Лиза может сколько угодно баламутить воздух своей самостоятельностью, и твердить ей, прожившей жизнь, о том, что со своими проблемами разберется сама, но Чернову подобные доводы совсем не убеждали. И поэтому в её день рождения не оставит попытки поговорить с ней, приводя разрозненные мысли в стройный ряд.

— Именинница! Почему твой братец положил трубку, не поговорив со мной? — начала разговор Чернова, намазывая на булку щедрую порцию малинового варенья. — Так и исключу из завещания! Приезжать — фиг дозовешься, занятой, а пару ласковых сказать? Пользуется тем, что я вечно покуриваю бамбук на конференциях?

— Я забыла сказать, Ёлочка, — Лиза бросила свое баловство, спокойно выдавая очевидную тайну Пчёлкина, — а у Вити Софочка, он же не из дома звонил! Это, конечно, неожиданно, но когда-то должно было громыхнуть.

— Что? — Елена чуть ли не обронила свежую булку хлеба из рук. — Вот зараза же такая, а что за девочка? Только не говори, что дочь Голикова…

— Из-под носа дипломата будущего девчонку увел! Значит, не тем колокола пели! Ладно, что это я, в самом деле… — чужое счастье заставляло задуматься о своем… Потерянном. — Большому кораблю — удачное плаванье, а мой брат этого заслуживает!

— Звонил? — строго спросила Елена, зная, что в этот раз племяннице не отвертеться от правды. Слишком грустные глаза. Молчание затянулось, и кто-то и сам не знал, как выбраться из искусственного тупика на глиняных ногах. — Лизка, не юли! Ведь я давно тебе говорила — виноваты оба.

— Ещё бы эта тема не портила мой аппетит! Звонил, три дня назад, а я… Не знаю, как с ним говорить! О чем?! Я никого не хочу обвинять, но… — каждая мысль о Космосе лишала Лизу возможности не вспоминать то, что развело их в разные стороны. — Мне проще начать сызнова… Зарыть, закопать, память стереть!

— Дурная голова ногам покоя не дает! — прогресс существует, подумала Елена, отмечая, что история, приключившаяся с нею и лейтенантом Рафаловичем много лет назад, не имеет риска материализоваться. — Не спеши зарываться — к тебе и так через два дня примчится гонец! Не удивлюсь, если покаянное «до свидания, Ёлка», вы объявите мне хором!

— Не волнуйся, не скажем… — уютное проживания в четырех стенах комнаты с высокими потолками стало нормой для Павловой.

Ей было легко приехать сюда, чтобы без слов и лишних стенаний дать понять тётке, как бывает, необходима спасительная тишина. К тяжелому разговору с Холмогоровым Лиза приготавливала себя, как к неизбежному хирургическому вмешательству.

Вместе — как на вулкане, а врозь — тошно, готовь веревку и мыло. Чем дальше нёсся календарь, тем острее накрывала тоска по тому, вера в которого так нечаянно поколебалась. Старательно убивали все то, что так избирательно строили. Корабль заштормило, и никто не мог найти силы, чтобы признать поражение. Ведь в этом и есть победа?

Если, конечно, они бывают в любви… Но Лиза сомневалась, что нужно что-то доказывать, и выставлять свою боль на всеобщее поругание.

— Поправимое дело! — отметила Чернова, наслаждаясь ароматом любимого кофе, и не слишком торопясь выныривать с кухни. — Вот что! Раз так будет продолжаться — сама позвоню профессору, снаряжу твоего мухомора и буду вершить суд! Не обещаю, что гуманный!