Если о нас узнают - Кейл Дитрих, Софи Гонзалес

– Думаю, вам придется поставить Энджела в центр, пока у него гипс. Но это будет выглядеть странно, когда гипс снимут, а он все еще не будет участвовать, – добавляет она.

– Наверное. Но люди просто должны будут понять.

– Вы можете только надеяться на то, что они поймут, – говорит мама. – Но у крупной публики короткая память. Они могут не простить отсутствие шоу в течение следующего года. Как по мне, лучше заменить его, пока он полностью не восстановится.

Другими словами, она относится к Энджелу, как к скаковой лошади? Конь повредил ногу, его снимают с соревнований и заменяют кем-то другим? В голове бурлит масса слов, но я не решаюсь их произнести. Я уже достаточно оскорблен ее ответом.

– Мы бы не поступили так с нашим другом.

Мама пытается обменяться возмущенным взглядом с папой, у которого на лице одно из его «сразу после того, как я закончу работу» выражений. За последние пару недель они оба неоднократно говорили о том, каким резким я стал с тех пор, как уехал в турне. Насколько менее сговорчивым. Ну, мама прокомментировала, а папа хмыкнул, что было достаточно близко к согласию.

– Не надо так драматизировать, Рубен, – говорит она. – Это просто бизнес. Группа важнее отдельных людей.

– Он незаменим.

– Нет незаменимых людей. И если тебе придется выбирать между Энджелом и своей карьерой, я надеюсь, ты сделаешь правильный выбор.

«Нет незаменимых людей». Так же, как Зак и я, если мы осмелимся совершить каминг-аут. Так же, как и Джон, если он слишком часто будет перечить желаниям отца.

Приятно знать, что я не могу рассчитывать на поддержку родителей, если потеряю все, что у меня есть, лишь из-за того, что я гей. Здесь мы возводим стены, чтобы скрыть от платящих зрителей все происходящие внутри зверства, и избавляемся от хромых лошадей. Говорим, что они просто устали. Продолжаем гонку.

– Не то чтобы это зависело от меня, – произношу я уныло.

– Это звучит как отличная отговорка, чтобы не задумываться о своем будущем, – отвечает мама.

– Ты думаешь, я хочу быть здесь и сейчас? – спрашиваю я. – Не то чтобы мне нравилось, когда меня вот так оставляют в стороне. Но если Chorus не хочет, чтобы мы были в курсе их долгосрочных планов насчет Saturday, это значит, что их либо не существует, либо их не интересует наше мнение. В любом случае от нас ничего не зависит.

Мама закатывает глаза.

– Ага. И то, что ты две недели слоняешься по дому, определенно лучшее решение.

– Это не каникулы.

– Но ты относишься к этому как к каникулам!

– Нет. Я все еще тренируюсь, я репетирую…

– Ты почти не обновлял свои социальные сети.

– Chorus этого не хочет.

– Рубен, перестань говорить со мной так, будто я твой враг. Я пытаюсь помочь тебе с идеями! Как насчет завтрашнего визита Зака? Я уверена, что ты сможешь сделать прямой эфир или что-то в этом роде, чтобы группа оставалась на слуху. Если ты напишешь Дэвиду сегодня вечером, то к завтрашнему дню у тебя будет его разрешение на фото. Это называется проявлять инициативу. Ты уже взрослый парень, пора бы и самому это понимать.

Я игнорирую подкол.

– Это последнее, что они когда-либо одобрят. Они боятся, что общественность узнает о нас с Заком. Они даже не разрешают нам фотографироваться рядом друг с другом, не говоря уже о том, чтобы записывать прямой эфир без Джона у меня дома.

Это первый раз, когда я упоминаю о цензуре в разговоре с родителями. Я говорю об этом со всей возможной эмоциональностью, чтобы до них точно дошло, что я чувствую по этому поводу. Думаю, в каком-то смысле это тест. Я хочу, чтобы они попробовали. Чтобы они подошли и сказали: «Что ты имеешь в виду? Это ужасно. Хочешь поговорить об этом? Как мы можем помочь?»

Вместо этого папа достает свой телефон и бормочет «рабочая почта», а лицо мамы омрачается.

– Ну… Думаешь, ему вообще стоит приезжать в таком случае? Может, тебе стоит подождать до следующего собрания…