Любовь и война. Великая сага. Книга 2 - Джон Джейкс (1984)

Потом вернулся к дому, зашел на веранду и придвинул старое кресло к стене. Отсюда можно было наблюдать за аллеей между деревьями, которая вела к речной дороге, и за самой дорогой, освещенной зимним солнцем. Достав из заднего кармана тряпку, он нагнулся к краю веранды, чтобы взять щепотку песчаной почвы. Высыпав песок на тряпку, он смочил его слюной, снова сел в кресло, вынул саблю из ножен и начал полировать потускневший клинок.

Тишина казалась наполненной ожиданием. Оно ощущалось со вчерашнего дня, когда по округе разлетелись ужасные слухи о том, что позапрошлой ночью была сожжена Колумбия.

Около восьми утра на речной дороге началось некоторое оживление, со стороны Чарльстона время от времени проезжали военные повозки, проходили люди. Несколько солдат в форме из «серого сукна» повернули к дому и попросили напиться. Чарльз согласился показать им колодец в обмен на новости.

– Что происходит в городе? – спросил он.

– Да он почти весь сгорел. Мэр сдал его какому-то немцу – генералу Шиммелю, что ли, или как там его. Вчера утром. Мы идем по домам. Югу конец.

«Это и год назад уже было понятно…» Чарльз, конечно, не сказал этого вслух – парни и без того выглядели несчастными, как и Купер, который вышел на веранду в потрепанных домашних туфлях и в халате с большой дырой на локте.

– А в Самтере что? – спросил он одного из парней.

– От него ничего не осталось, только груда камней. Этого янки хотели больше всего, – добавил парень с горечью.

– У меня дом на Традд-стрит. Как думаете, он не сгорел?

– Не могу сказать, но я бы на это не рассчитывал. Ничего, если мы пойдем искать колодец?

Когда они ушли, Купер вернулся в дом, покачивая головой. Чарльз снова сел в кресло и продолжил полировать саблю. Выгравированные цветы. Медальон с буквами «К. Ш.». А на другой стороне клинка надпись: «Любимому Чарльзу Мэйну от родных. 1861 год».

Вот только тот Чарльз был совсем другим человеком. Из совершенно другой жизни.

Около полудня к дому с дороги свернула разбитая повозка. На облучке сидел Маркем Булл из большого уважаемого клана Буллов, их сосед. Лет ему было около пятидесяти пяти. Булл пребывал в сильном волнении. Он был в Колумбии по делам недавно умершей сестры, когда туда пришел Шерман, и едва успел спастись от ночного пожара в пятницу.

– Считай, весь город сгорел, – сказал он. – Эти проклятые янки заявляют, что первую спичку бросил Уэйд Хэмптон, приказав поджечь хлопок, чтобы он не достался северянам. Вы и представить себе не можете, что там творили молодчики Шермана! Готы и вандалы по сравнению с ними – сама любезность. Они даже Милвуд сожгли.

Чарльз вскинул брови:

– Милвуд Хэмптона?

– Да, сэр! Все их фамильные портреты, прекрасную библиотеку… все целиком!

– А где сейчас генерал?

– Не знаю. Я слышал, он собирался отправиться на запад Миссисипи, чтобы продолжить разгром, но может, это и не так.

Вполне может быть, думал Чарльз, когда Булл снова забрался в свою повозку и поехал дальше. Смерть сына озлобила Хэмптона. А теперь, если еще и прекрасная старинная усадьба разрушена, его горечь только удвоится. У Чарльза появилось мрачное предчувствие, что в следующие недели и месяцы подобное будет происходить со многими людьми на Юге. Кто-то мог считать это наказанием, кто-то – сочувствовать, но одно Чарльз знал уже твердо: эта война посеет очень много вражды.

После полудня путников на дороге стало больше. По небу бежали легкие облака, то заволакивая солнце тусклой дымкой, то закрывая его. Чарльз продолжал полировать саблю и к четырем часам уже почти вернул ей прежний блеск. Сплюнув на куст азалии, он потянулся всем телом и принюхался к ветру, дувшему с болота. Где-то у реки, за домом, каркнула ворона. Он вдруг удивился тому, что за последний час слышал слишком много воронья.

Около пяти на веранде снова появился Купер, он был бледен и напряжен.

– Чарльз, тебе лучше зайти в дом.