Медный всадник - Полина Саймонс (2001)

Сайерз разрезал шинель и гимнастерку, обнажил левое предплечье, нашел вену и стал медленно вводить плазму через катетер. Татьяна, к этому времени сидевшая почти на ране, разрезала другой рукав, отыскала еще один шприц, еще один катетер и стала вводить плазму в правую руку с максимальной скоростью – шестьдесят девять капель в минуту. Она старалась как можно сильнее давить на спину Александра. Белые шапочка и халат пропитались кровью.

– Давай, солдатик, давай, – бормотала она. Скорее бы принесли носилки.

Когда вернулся доктор, ее цилиндр с плазмой опустел, и Татьяна взяла второй. Потом сняла халат и, когда они взвалили Александра на носилки, плотно обмотала халатом рану. Александр был невероятно тяжел, потому что одежда намокла. Доктор Сайерз спросил, как они собираются его нести, а она ответила:

– Поднимем на счет «три» и понесем.

– Неужели вы понесете его? – ахнул он, а она не моргнув глазом заверила, что понесет, и НЕМЕДЛЕННО.

Потом ей пришлось сражаться с советскими докторами и медсестрами и даже с доктором Сайерзом, который, осмотрев Александра и его ужасную рану, махнул рукой и заявил, что тут они бессильны. И приказал отвезти его в палату к умирающим. Вколоть кубик морфия и больше ничего.

Но Татьяна вводила и вводила плазму, а когда этого оказалось недостаточно, отдала Александру свою кровь. Когда же и этого оказалось недостаточно, перекачала кровь из артерии в вену. Капля по капле.

Сидя рядом с ним, она шептала:

– Хочу, чтобы сила моего духа дотянулась до тебя через твою боль. Я здесь, вливаю в тебя свою любовь, капля за каплей, надеясь, что ты услышишь, надеясь, что поднимешь голову и снова улыбнешься. Шура, ты слышишь меня? Чувствуешь, что я здесь, рядом, помогаю понять, что ты еще жив? Ощущаешь мою руку на своем бьющемся сердце? Это я даю тебе знать, что верю в твою вечную жизнь, что ты будешь жить, жить, несмотря на все, что случилось, что отрастишь крылья и взмоешь над смертью, а когда снова откроешь глаза, я буду здесь. Всегда буду здесь, верить в тебя. Надеяться на тебя. Любить тебя. Я здесь, рядом. Почувствуй меня, Александр. Почувствуй и живи.

Он выжил.

Теперь, лежа под изуродованным джипом в предрассветном холоде мартовского утра, она думала: «Неужели я спасла его, чтобы он умер на льду, без моих рук, которые удержали бы его, его юное, прекрасное, искалеченное войной тело, то тело, которое так неистово любило меня? Неужели мой Александр упал один и никто не поднял его?»

Она предпочла бы похоронить его, как сестру, чем жить с сознанием этого. Лучше знать, что она дала ему мир и покой, чем прожить хотя бы еще одну беззвездную секунду с сознанием этого…

Больше она не в силах вынести… Ни единого мига. Еще чуть-чуть, и от нее ничего не останется.

Но тут до нее смутно донесся стон Сайерза. Татьяна отогнала воспоминания и повернулась к доктору.

Он пришел в себя, но был крайне слаб. В лесу царила тишина. В прогалах между вершинами деревьев виднелись сине-стальные осколки неба. Татьяна скатилась с доктора и выползла из-под грузовика. Проведя рукой по лицу, она увидела, что ладонь покрыта кровью. Пальцы коснулись металлического обломка, впившегося в щеку. Она попыталась вытащить его, но боль была слишком острой. Все же она вцепилась в обломок и с пронзительным воплем вырвала из раны.

Боль оказалась недостаточной, чтобы заглушить ту, другую. Она продолжала кричать: бессвязные крики глухим эхом отдавались от древесных стволов. Хватаясь за ноги, живот, грудь, Татьяна упала на колени. На снегу расцвели кровавые цветы.

Теряя последние силы, она легла и прижалась кровоточащей щекой к снегу.

Снег оказался недостаточно холодным, чтобы дать ей как следует закоченеть.

Обломок успел разорвать ей язык, распухший и едва ворочавшийся во рту.

Татьяна поднялась, села и огляделась. Какое неестественное спокойствие. Унылые плачущие березы резко контрастировали с белой землей.