Страх надежда и хлебный пудинг - Секстон Мари

– Хорошо, – улыбнулся Томас. – Тогда мы приступим к делу прямо сейчас.

Глава 2

10 февраля

От Коула Джареду

Сладость, я не передать, как тебе благодарен за то, что ты прилетел на нашу свадьбу в Париж. Это имело большое значение для нас обоих. И еще было приятно увидеть Мэтта с другой стороны. Я наконец-таки понял, что ты в нем разглядел. Серьезно, вы просто очаровательны, и я счастлив за тебя как никогда. Ладно, а теперь к новостям. У Триумфальной арки ты спрашивал, почему мы с Джоном так торопимся пожениться. Подозреваю, ты уже знаешь ответ, но из уважения к нашему прошлому будет справедливо сказать тебе прямо, нежели вынуждать строить догадки. Мы с Джоном надеемся усыновить ребенка.

Теперь, когда решение принято, я только об этом и думаю. Боюсь, я стал одержим этой идеей, но, полагаю, бывают вещи и хуже. На Рождество мы поделились своими планами с Джорджем, и он не мог сдержать слез.

Джон, между тем, ведет себя с такой методичной рациональностью. По шагу за раз, всему свое время. Одним словом, вечно бухгалтер. Вечно прагматик. Но я только рад, поскольку сам по себе превратился бы в нервную катастрофу. Господь свидетель, я и так нестабилен, куда же еще?

Что ж, сладость. Говорят, невротики – это новый черный.

***

Изучение дома, как и предупреждал Томас, оказалось процессом до крайности нудным и порой слегка оскорбительным, однако прошло без проблем. Когда нас одобрили, Томас помог нам составить письмо, в котором мы выразили свое желание стать родителями, и после того, как он распространил его по всем имеющимся каналам, Коул переключил внимание на нашу вторую спальню. Он вынес оттуда всю мебель, почистил ковер и перекрасил стены. Затем тихо закрыл ведущую туда дверь и попытался притвориться, что этой комнаты не существует. Слово «детская» ни разу озвучено не было.

Надежда завела нас так далеко, но внезапно мы обнаружили, что у нас теперь одно занятие: ждать. Надежда стала ощущаться чем-то зловещим. Два месяца я пытался не замечать закрытую дверь в конце коридора. Два месяца ни один из нас не упоминал о том, что наш дом стал слишком большим и вместе с тем слишком маленьким. Пока однажды утром, выйдя из спальни, я не заметил в коридоре следы. Роза пылесосила с религиозным усердием, создавая идеально параллельные полосы на ковре, но теперь на нем были еле заметные участки примятого ворса, словно кто-то прошелся от нашей спальни до закрытой двери.

Я пошел на цыпочках по коридору – сам не зная, зачем я крадусь. Приоткрыл дверь и заглянул внутрь. Там все было по-прежнему – белые стены, кремового цвета ковер. И до сих пор пахло краской. В комнате было одно окно, длинное, низкое, с загибающимся вперед подоконником, образующим своего рода скамью. Жалюзи были подняты, и подоконник купался в солнечном свете. Коула в комнате не было. Зачем бы он ни заходил сюда, он намеренно сделал это до того, как я встану.

Я нашел его у плиты. Сел за стойку, где мы обычно завтракали, и спросил:

– Все хорошо?

– Ну конечно. Что за вопрос? Вот, пытаюсь решить, хотим ли мы на завтрак «мимозу» или просто апельсиновый сок.

– Ты ходил в спальню.

– Понятия не имею, о чем ты. Мне поджарить бекон?

– Ты хочешь купить колыбель?

– Солнце, зачем? Ладно, просто разогрею нам ветчины.

Его тон, как всегда, был веселым и легким, но я почувствовал фальшь, и у меня защемило сердце от того, насколько он уязвим. Он отчаянно старался создать атмосферу нормальности и, стоило мне начать давить на него, закрывался. Взвешивая ответ, я смотрел, как он хлопочет на кухне, доставая из холодильника яйца, молоко и свежие зеленые перчики чили и аккуратно размещая все это на стойке. Он держался боком ко мне, двигаясь с опущенной головой, и пряди волос скрывали от меня то, что было у него на лице.