На крови - Сергей Мстиславский (1928)

— А собачки-с... Изволите слышать? Неукоснительно. Собачка, она зря ночью не гавкнет, вот уж нет... Всей слободой, и столь упорно. Движение идет, хотя и со скрытностью, будьте уверены. И по полукружью надлежит судить: окруженье в цепь.

В глазах блеснул и спрятался огонек. Он помолчал и прибавил — устало и растяжисто.

— Та-а-ак-с! Выходит: конец Пресне.

— А вам что? — тихо повела плечом Муся. Она, не отрываясь, смотрела за реку, на мерцающие огоньки слободы. Их становилось все больше, больше... Или чудится это...

— Мне-с? — Он потупился и договорил, чуть слышно. — Жаль мне, вот что.

— Кого жалко?

— Вас жалко, барышня... да и рабочих всех. За-зря пропадете. Деверь повечеру пришел из города... рассказывал: прислана от царя большая воинская сила, с гвардии генералами, и сорок с ними пушек.

Муся быстро обернулась к нему лицом.

— Вздор! Никакой гвардии не пришло и притти не могло. Под нею мост взорвали наши, на Волхове.

— Пришли, барышня, пришли, красавица. И из-под Тулы, и из-под Серпухова, и из Питера... Деверь сам видел, своими глазами... Сам с солдатами говорил. Гвардейские, говорит, солдаты, ядреные, семеновские. По улицам, говорит, идут барабанным маршем, похваляются: сотрем, говорят, Пресню с лица земли, на семя не оставим, крамольную.

— Неправда это.

— Правда, красавица. Оттого и жаль у меня.

Торопливо и дробно, хлопушкою, треснул в морозной ночи сорванный, бесстройный залп немногих и гулких ружей. Над куполом дальней церкви огненным шнуром бросилась в небо ракета. И с шипом, толчками — близко от нас, из-под самого ската горы — рванулась вверх, ей навстречу, другая.

Муся соскочила с камня, на котором стояла.

— Идем, скорей.

Незнакомец заступил дорогу, широко и беспомощно растопырив руки.

— Не обессудьте, осмелюсь, на глупом слове. Не ходи. Ой, не ходи... Христа праведного ради... Умучают!

— Пустите...

— Как перед Христом... Ведь не люди, звери они... опричина... Деверь говорил: водкой их поят... для лютости. Кабы только убили... А то ведь надругаются как! Распластают белое тело... Грудки-то девичьи, чистые, лапищей...

— Замолчи, ты!

— Не замай, барин! Я по-хорошему, по-душевному. Не ходи, говорю... Ко мне идем: как бог свят, укрою. Никто не найдет. Укрою и выведу...

Он толокся перед нами, срываясь с голоса, то снимая двумя руками, то вновь одевая картуз.

Муся остановилась и протянула руку. Он сбросил варежки в снег и схватился за нее цепкими крючковатыми пальцами.

— Спасибо.

— Укрою, как бог свят, — бормотал он, стараясь оттянуть ее назад, вверх, к паперти. Но она вырвала усилием руку.

— Спасибо. Нас ждут. Идем, товарищ Михаил.

Мимо него она побежала вниз по кривой ухабистой дорожке.

— Да что же это! — с отчаянием выкрикнул он и дернулся вдогонку. — Силом возьму, не пущу!

Я поймал его за плечо.

— Брось, сказано.

— Пу-сти! — прохрипел он, отступая в сугроб. — Ты что же это... Пусти... Варежки дай поднять.

Глаза, злые, косили. Следом за ним — я оглянулся на паперть. И только теперь заметил: за колоннами — черные, затаившиеся, прижатые к стене тени.

Я остановился на полускате. Уже далеко внизу сто яла, дожидаясь, Муся.

— Иди, чего стала... стерва! — выкрикнул он, обивая о колено снег с варежек. — Иди... с полюбовником. Сорвалось, твое счастье. Попадись ты нам — без семеновцев дорогу-то нашли бы тебе под... Не увернешься — из тысячи найду...

— Михаил!

Я не успел добежать. Черный метнулся от меня через дорогу, по снежным буграм, с диким криком:

— Ратуйте!

Я вынул маузер. Муся опять стояла рядом. Она дышала быстро и звонко. Тени закачались и растаяли в лунной полутьме.

— Не надо было этого, Михаил. Зачем...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .