На крови - Сергей Мстиславский (1928)

Проплелся извозчик с кладью, раскатывая санки на ухабах; ухмыльнулся на нас, покачал головой. Все больше людей по панелям.

Солнце глянуло из-за крыш, из-за крутых, черными перистыми клубами встававших дымов.

Дружинники сбиваются в кучу.

— Итти ли? Продвинемся — назад не податься будет. Гляди... разворошились: прет чумиза изо всех щелей. Со спины возьмут — себе в выкуп.

Медведь повел глазами.

— Не узнать Пресни. Пока держалась рабочая сила, притихло, небось... канареечное семя... А сейчас, вишь: каждая шавка волком смотрит... Не итти нам с ними, видно, вовек!

Стрельба смолкла внезапно. Бежавшие стали приостанавливаться. В конце улицы замаячили конные фигуры. Кавказец выхватил винтовку у соседа и выстрелил, не целясь. Ближние к нам шарахнулись, ломясь в припертые ворота.

— Наддайте, наддайте! — весело крикнул Медведь. — Баррикадку на прощанье. Пособи им, братцы, ворота снять.

Прохожие побежали врассыпную. От дальнего перекрестка блеснуло и ухнуло. Где-то жестко прозвенело разбитое, на тротуар осыпавшееся стекло.

Конные скрылись за перекрестком.

— Как бы в обход не взяли. Надо с фланга прикрыться. Муся, бери тройку и — на угол.

Трое рабочих и Муся скрылись за выступом дома. По пустой улице, прямо на нас, развертываясь на ходу, выбросилась темная, тесная серая шеренга в барашковых шапках, в красных гвардейских погонах.

Гвардия его величества!

Две винтовки и маузер. Браунинги молчат: далеко, не достать выстрелом.

Словно обмело улицу. Тупо топотит за спиной мягкий, спотыкающийся бег... Опять прозвенело, дурашливо и протяжно, разбитое стекло.

Мы, трое, стреляем, запав за крытым, коробкою выставленным на тротуар, под’ездом. Медведь с кавказцем и остальными — на той стороне улицы, вдоль забора, за кирпичною кладкой столбов. От тех — серых, краснопогонных — частым, ровным полетом чертят по снегу пули.

Их — не много: взвода не будет. Офицеров не видно. Продвигаются медленно. Стали, стреляют с места.

Кавказец, пригнувшись, перебежал улицу.

— Я предлагаю врукопашку. Их мало. У наших всех — ножи. Медведь согласен. Ударим?

Он поднимает руку. Дружинники с той стороны торопливо откидывают полы полушубков. Взблеснули лезвия.

— А ну, разом!

Ефрейтор на фланге клюнул головой и ничком ткнулся в снег. Шеренга дрогнула и смешалась. Медведь, вобрав голову в плечи, прыгнул вперед.

— В ножи!

Топ, быстрый, бешеный, твердый — накатился сзади. В полуоборот я увидел — взблеск шашек, морды скачущих коней, смятое копытами тело. Снег. Кровь. И — у самых глаз — тяжелый сапог упором в напруженное обмерзшее стремя.

Застыло, под бескозыркою, злобное и напуганное лицо наскакавшего драгуна.

Конь вздыбился под выстрелом.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Цепляя полами шубы за копья чугунной решотки, я перебросился во двор особняка, из-за под’езда которого мы стреляли в Семеновцев.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Медведь бежал уже далеко — за спутанной свернувшейся семеновской цепью. Посреди улицы, отмахиваясь кинжалом от крутившихся вокруг, наседавших конных, кавказец, прыжками, отходил к желтому высокому дому. Взвизгнул дико, по-горному. Кони шарахнулись. Но кто-то с панели — в толстом, запоясанном синим, кафтане — пожарный?.. откуда! Подбежал, волоча тяжелый и длинный лом.

Я вскинул ствол. Конский круп перенял пулю. Лом взнесся, ударил кавказца сзади. Папаха осела под железом. Еще раз сверкнул оскал белых зубов. Пожарный ударил второй раз, лежачего, острым концом по лицу. Я соскочил с цоколя. В окно, расплюснув носы о стекла, смотрели на меня чьи-то дикие, с безумными глазами, лица.