На крови - Сергей Мстиславский (1928)

Толпа вздрогнула, как один, и отступила еще на шаг. В передних рядах закрестились. В упор перед собой я видел — смелый изгиб бровей — и ясные, такие близкие, такие родные, глаза.

Я положил Мусе руки на плечи и поцеловал крепко, в губы.

— Антихрист! — взвизгнула старуха.

Своды загудели. Кажется. Не знаю: мы вышли.

ГЛАВА VI

СОБАКИ

На паперти мороз, звезды, огни сквозь деревья.

— Ну, здравствуйте, — говорит Муся. Голос спокойный и ровный. — Михаил, из Питера? Что так поздно?

Искрится под ногою, под быстрым шагом белый, нетронутый снег. Мы выходим за ограду, вниз по откосу.

— Вы меня как нашли?

— Так, как вы видели.

— Я же не о том. С какой явки?

— От Виталия.

Кивнула на ходу:

— Как же это он вас так одного отпустил?

— Я не один был. С Петро.

— Вот-вот. Где ж он остался?

— На Кудринской: убили.

Муся вскинула глаза резко:

— Петро убили? Вы видели сами?

— Видел сам. На нем нашли патроны и бумаги.

В темноте зачернел перегибом мост.

— Кто идет?

— Свои. К Медведю в гости.

— Муся, никак?

— Она и есть. Эк вы проволоки напутали. Не перебраться.

— А ты сюда подайся. Тут у нас для своих переходик. Руку давай.

С баррикады тянулись крепкие, широкие ладони. Крякнула под ногой прогнившая доска.

— А ты легче, товарищ! Не разори фортецию.

За баррикадой — десятка два рабочих, с винтовками.

— Медведь где?

— У бань был. Там наши, слышь, фугас запластывали. А нет — так на Прохоровской, в столовке, в штабе...

Рабочий нахмурился и махнул головой.

— Со-ве-ща-ются, старшие-то! Это что же с тобой — комитетский, что ли?

— Нет, из Питера товарищ. На усиление штаба.

— Так, — крякнул рабочий. — Нам бы вот насчет стрелялок усилиться, — это бы дело, совсем снаряду не стало. Патронов пять на ружье — больше не наскребешь.

Муся досадливо сдвинула брови.

— Несли, товарищи, к вам патроны — да не довелось донести... Большой сегодня расход был?

— Сегодня? Нет. Мы и то говорим: что-то тихо в районе стало. То, было, нет-нет казачки под’едут — мы и постреляемся. Соскучиться не давали. А ныне — хоть бы те кто: один поп по косогору бродит.

Дружинник в железнодорожной фуражке сплюнул.

— Поп, это не к добру.

— Почему не к добру? Суеверие. Поп в ограде — на манер козла на конюшне: домашняя животная. В городе-то как, товарищ Муся? Неужли правда, так-таки и подались.

— Нет, держатся, — быстро сказала Муся. — Нельзя не держаться. Что мы — одни на Россию? Поди, и по другим городам началось... Идемте, товарищ...

Синими сугробами справа, слева — пустырь. Снегом ометенные деревья.

— Вы Пресню знаете?

— Нет, не бывал.

— Плохо. Как же вы будете ориентироваться в штабе. Разве вот что? Обойдем скореничко район. В штаб поспеем. По дороге я расскажу, что нужно. У вас, по крайней мере, свое мнение будет об обороне. Штаб в Прохоровке, все время... За ночь едва ли что будет.

— На Кудринской устанавливали артиллерию, когда я проходил.

Она повела плечом.

— В городе уже не осталось дружин. Разошлись или сюда оттянулись. Как вы думаете вообще — сможем ли мы продержаться?

— До чего продержаться, товарищ Муся?

— Пока выступит Питер, Тверь... остальные...

— Питер не выступит, Муся. Со мной выехали на Волхов подрывники попытаться мост взорвать под гвардейскими эшелонами. Это все, что смог дать Питер. А Тверь... Из Твери утром пришли войска, — значит, там — безнадежно тихо.

Она быстро оглядела меня, чуть дрогнула губами, хотела что-то сказать, — не сказала.

— Вот этой улицей пройдем. Тут вправо, за перекрестком — заслон. От Грачевской фабрики. Чудесные ребята! Драгуны здесь четыре раза пробовали прорываться — всякий раз отбивали, да как! Я как раз случайно была, видела.