На крови - Сергей Мстиславский (1928)

— Переломить зрителя — это нелегко: он слишком быстро и легкомысленно свищет, он не хочет досмотреть до конца. Я все предусмотрел, я подготовил диалог, я смонтировал пьесу, говорят вам. Я ручаюсь за успех. Но если поверят эти... я нарочно выбрал самых предубежденных — Николай голову отдаст за Гапона, как и этот Щербатый, недоносок революции, Калибан из шекспировской «Бури». Если поверят они — кто угодно поверит. Нет, за это я спокоен.

Он потер руки привычным, «мартыновским» жестом.

— Я уже десять раз пережил то, что будет: деталь за деталью. Я вижу, понимаете, физически вижу, до мельчайших подробностей, как именно я его убью. Комнату, где это будет, я велел оклеить новыми обоями — единственную во всей даче (мы ведь на даче будем, в Озерках): дача — запущенная и пыльная, как кулисы театра, и среди нее — павильон. Театральный павильон, вы разумеете? Я сам выбирал обои: розовые букеты по белому рубчатому полю. И приказал наклеить — завязочками букетов вверх: обязательно вверх. Вы чувствуете? В комнате, где будет убит провокатор, обязательно должны быть розы завязочками вверх... Я подобрал мебель. Гримы — даны. Я вижу его лицо, какое оно будет... в момент. Борода с пивной пеной на завитках у подбородка... Я буду поить его пивом, он всегда роняет пену себе на бороду... Под бородой новый галстук с жемчужной булавкой. Он стал носить жемчужную булавку — с тех пор как стал провокатором. И галстук будет провокаторский — с шиком — малиновый с синим, в полоску, атласный... с растрепанным хвостом... выбившимся из-под жилета... Он расстегнет шубу, когда будет пить — и хвост будет на самом виду... концы таких галстуков всегда мохрятся. Я вижу все. Я твердо помню весь диалог... все мизансцены финала. Как по печатному тексту. Вы убедитесь в этом.

— Я не знаю еще, буду ли я, Мартын. В этом деле я не вижу себе места. Притом в четверг я думал уехать в Москву; мне необходимо побывать там — по делам офицерским.

Он глянул на меня исподлобья и тотчас спрятал кровянеющие белки глаз.

— Нет, приходите. Я уклонялся это время от встречи. Вы мне не по настроению. Вы мне сейчас тяжелы, товарищ Михаил. Вы знаете, я не люблю вас. Я и сейчас сержусь на себя, что так разболтался перед вами, от бессонницы. Вы не поймете. Я не раз видел: вы не понимаете, как можно сделать — и потом мучиться сделанным. Вы не умеете мучиться, а стало быть, вы — не наш. Но на этот раз — это хорошо, может быть. Может быть, даже это очень хорошо. В пятницу, там — нам нужен будет хотя бы один трезвый: мы все будем пьяны — кто чем.

— Адрес?

— Озерки, угол Ольгинской и Варваринской, дом Звержинской. Восемь вечера в пятницу. Но без опоздания: к девяти — я должен на станции встретить Гапона. Мы условились так... Да... И примите меры, чтобы дружинники ваши были без оружия. Это непременное условие. Без оружия! Чья-нибудь горячность может сорвать все дело. Я начал — я доведу до конца...

ГЛАВА XI

ТРАГИЧЕСКИЙ БАЛАГАН

Я оповестил дружинных. Сначала решили было ехать всему комитету, чтобы потом всем союзом свидетельствовать: чтобы от всех застав были свидетели. «Всенародно девятого января шли, всенародно и судить будем». Но пятнадцать человек громоздко. Отобрали, в конечном счете, восьмерых.

Требование Мартына быть без оружия — вызвало бурю.

— Капкан, не иначе, — горячился Булкин, — С охранкой сговорено: голыми руками взять хотят. А ну их, ежели так, к ляду — и с Гапоном. Пробазаришь голову — не через за что. Когда мы без оружия ходим?

— Верно, — качнул лохмами Угорь. — Неладно: как же тому быть, чтобы дьякон, да без кадила?

— Я ж вам говорю, ребята: боится Мартын, как бы кто раньше времени...

— Скажи — милостивец выискался! Чхать на него, на Мартына. Берем, братцы, чего тут!

— Теперь нельзя уж. Я за вас согласие дал.

— А он откуда узнает: есть ли, нет ли? Что он — по карманам будет шарить?