Елена - Гоар Маркосян-Каспер

– За неделю до свадьбы прихожу я домой, комнату я тогда снимала, а он у матери жил, мать, конечно, против была…

– Почему против?

– Так ведь эстонцы они, а я русская, против, видеть не хотела, потому костюм, тот, что на свадьбу, у меня висел, прихожу, открываю шкаф, вижу, нет костюма. Звоню. Ты забрал? Я, говорит. Ты чего, спрашиваю, что тебе в голову-то вдруг стукнуло? Раздумал, говорит, жениться. И бац трубку. Ну я туда-сюда, еду к нему на работу, подкараулила, вижу, идет с какой-то уродиной, подхожу, он ее оставил, отводит меня в сторону и говорит: не буду я на тебе жениться, я вот на ней женюсь, машину она мне купить обещала, ты же мне машину не купишь, а она обещала. Представляете, доктор, что со мной сделалось? Я-то на пятом месяце уже. Никуда не денешься, пришлось рожать.

В этом месте потрясенная Елена разахалась, слушала вполуха рассказ о «страшной мести»…

– Сына родила и решила, не нужен тебе сын, пеняй на себя, вырастила так, что ни одного эстонского слова не знает…

И чуть не пропустила классический хэппи-энд.

– Девять лет сыну стукнуло, и вдруг является он ко мне и говорит: давай, Клава, поженимся, все-таки сын у нас. Не сладилось у него с той-то, вот и явился.

– А машину она ему купила? – поинтересовалась Елена.

– Купила какую-то старую развалину. А вот детей не было. Ну он и надумал. А я еще целый год его водила, решала. А потом согласилась, ребенок все же. Живем теперь. И по-русски говорим. Сын-то так и не выучил эстонский.

– Это же плохо, – сказала Елена озабоченно. – Без эстонского теперь сложно.

– Без эстонского теперь никуда, – скорбно согласилась Клава. – Но кто ж тогда знал. Знала б – в эстонский садик отдала б. А теперь школу кончает, паспорт эстонский, а с языком худо. И куда его пристроить, непонятно. Да вы, доктор, и сами знаете…

Елена только кивнула. Да, это она и сама знала. Тогда, по приезде, она заглянула в первый же кооператив, вывеска которого попалась ей на глаза, и главврач, худой хмурый татарин, выслушав длинную повесть о ее специализациях, усовершенствованиях, врачебной, научной и прочей деятельности, сказал, что возьмет ее с удовольствием, вот только надо сперва получить в минздраве лицензию. И ничего не подозревавшая о грядущих великих испытаниях Елена наивно потопала прямиком в министерство здравоохранения, где подала документы в лицензионную комиссию в счастливой уверенности, что все это, как выразился коварный татарин, лишь пустая формальность. Комиссия встретила ее с холодным неодобрением, при первых звуках русской речи шесть или семь пар бровей согласованно поползли к переносице, и Елене было немедленно объявлено, что практиковать в Эстонии, не владея эстонским языком, никак невозможно. Елена возразила на это, что потому и решила заняться частной практикой, к частнику-то ходят по собственному выбору и желанию, и коль скоро эстонцев она с достаточным уважением к их национальному статусу принять не может, так пусть у нее лечатся русские. В ответ ей было с достоинством указано, что нельзя лишать кого-либо возможности пользоваться ее услугами. Ущемлять законные права коренного населения. Fiat justitia, pereat mundus[19], подумала Елена и обещала в отчаяньи выучить эстонский язык.

– Когда выучите, тогда и приходите, – был сакраментальный ответ.

– Но язык за день не выучишь, – возразила Елена, – дайте мне лицензию условно, на год или два, не могу же я не работать, жить как-то надо.

– Это ваши проблемы, – последовало резюме, и Елене сразу расхотелось учить эстонский. Ей немедленно пришел на память эпизод на стоянке такси, который она честно старалась забыть, и ей показалось, что невысказанная рекомендация убраться в свои горы повисла в воздухе.