Елена - Гоар Маркосян-Каспер

– Главное это характеры, – объяснял он Елене, когда она пыталась заикнуться о высоком искусстве, – а характеры проявляются в экстремальных ситуациях. Что ты можешь узнать о человеческой личности, если герой только спит, ест и ходит на работу? А вот когда у него убьют, допустим, жену или друга…

Елена особо не спорила, хотя, как читателю уже известно, предпочитала Феллини, пару раз, правда, начинала, но быстро замолкала, может, потому, что ей было трудно аргументировать свою точку зрения? Пристрастия есть у каждого, а вот объяснить их даже самому себе, мало кто способен, оно и понятно, в противном случае все были б литературо-, искусство- и прочими ведами.

Так или иначе, у Олева появилась возможность проснуться знаменитым, а вернее, заснуть им, поскольку фильм был продемонстрирован в семь часов вечера. Однако не будем забегать вперед, произошло это только на третий год пребывания Елены в северном Илионе, а начиналось оно (пребывание) весной девяносто первого, когда империя была еще в полном здравии и даже возводила последние монументальные сооружения вроде эстонской национальной библиотеки (увековеченной впоследствии Олевом в своем фильме, не том, что по старушке Агатке, а другом), да и сама казалась сооружением не только монументальным, но и прочным, никто не мог и подозревать, что легкий подземный толчок заставит ее развалиться, как построенные якобы из камня и бетона спитакские домики, разлететься на обломки столь же внушительные на вид, но, по счастью, куда более легкие – во всяком случае ими, в отличие от спитакских, насмерть почти никого не придавило (о спитакских обломках Елена судила отнюдь не по газетам, ей довелось пару месяцев повкалывать – в буквальном и переносном смысле слова, в госпитале, где реабилитировали пострадавших при землетрясении, и через ее руки прошло немало людей, из-под этих обломков извлеченных, хотя позднее, когда она возвращалась мыслью к этой странице своей жизни, ей вспоминались не только покалеченные ее пациенты, первой всплывала картинка, которой сама она не видела, но даже в пересказе побывавшего на спитакских спасательных работах приятеля та запечатлелась в ее памяти неизгладимо: среди груд битого камня и обратившейся в щепы мебели целехонькие кофейные чашечки из тончайшего фарфора, угодившие в промежуток между двумя сошедшимися под углом досками). Однако не насмерть, но ощутимо – обломками империи, конечно – придавило многих, в том числе, и саму Елену.