Если только ты - Хлоя Лиезе

— Да, задница ты этакая, — она мягко толкает мой носок своей тростью. — Смотри на поле. Твой друг тебя заметила.

Как только я это осмысливаю, моя голова резко поворачивается к полю, а сердце подскакивает в груди. Зигги стоит на краю поля, держа руки на бёдрах и улыбаясь мне.

В этот самый момент солнце вырывается из-за облаков, освещая её, превращая её волосы в алый огонь и создавая золотистое свечение на её макушке, напоминающее нимб.

Я тяжело вздыхаю.

Её улыбка становится шире, после чего её взгляд скользит к Фрэнки, которой она машет и посылает воздушный поцелуй обеими ладонями, после чего поворачивается и бежит обратно на поле, где её товарищи по команде собрались в круг.

— Итак, — Фрэнки бросает на меня ещё один взгляд искоса. — Эта… агрессивная йога. Поговори со мной о ней.

Я прочищаю горло, отрывая взгляд от Зигги.

— Это практика, которая даёт место для переживания подавленных и непростых эмоций. Я использую её, чтобы разобраться со своим дерьмом в более конструктивной манере, чем бессмысленные запои и беспечное поведение. Зигги… она должна изначально дать себе прочувствовать это дерьмо, и йога помогает ей с этим. Это хорошо. Для нас обоих.

Фрэнки вскидывает брови.

— Что ж. Это звучит… здраво. И… платонически, наверное.

Я провожу костяшками пальцев по губам, вспоминая нашу первую сессию агрессивной йоги, каково это ощущалось обнимать Зигги, о которой, как я понял в тот момент, я забочусь, при этом не полагаясь на ветреное соблазнение, чтобы уклониться или разрядить ситуацию. Это не ощущалось похожим на всё, что я когда-либо делил с другими людьми. Это ощущалось новым, редким и… озадачивающим. Но хорошим. Очень, очень хорошим.

А потом я думаю о последних двух сессиях агрессивной йоги, об её красочных шведских ругательствах, о том, как она бросила мне вызов сделать больше чатуранг, чем она, пока Юваль сидел с закрытыми глазами и не мог отчитать нас за то, что мы нарушаем последовательность поз. Как она скорчила смешную гримаску, когда Юваль дал нам чертовски сложную позу, от которой у Зигги звучно хрустнула спина.

Я улыбаюсь в свои костяшки пальцев, не сводя взгляда с Зигги.

— Друзья, — рассуждает Фрэнки, наблюдая за Зигги на поле и барабаня пальцами по своей трости.

Зигги — мой друг. Буквально за пару недель мы испытали и разделили на эмоциональном уровне больше, чем у меня было с кем-либо, даже с Реном. Она видела меня выглядящим ужасно и чувствующим себя ужасно. Она помогла мне обеими руками потянуться к лучшему будущему. Мы покупали продукты, занимались йогой, делили объятия, приёмы пищи и молочные коктейли. Мы пререкались и говорили. То ли это просто хорошая дружба, то ли то Зигги улучшает нашу дружбу, но я знаю, что прежде у меня такого не было. Я знаю, что это нечто хорошее — нет, лучшее — и я это ни на что не променяю.

— Да, — говорю я Фрэнки. — Мы друзья.

Фрэнки на мгновение притихает, глядя на меня, пока Рен устраивается на своём месте по другую сторону от неё и тянется мимо неё, сжимая моё плечо в знак приветствия. Я киваю ему, но удерживаю взгляд Фрэнки в безмолвном поединке в гляделки через солнцезащитные очки.

— По какой-то ослиной причине, — бормочет она, — и вопреки здравому смыслу, я, кажется, реально верю тебе.

Я удерживаю её глаза.

— Если поверишь во что-то, поверь в это: я хочу исключительно как лучше для неё.

Фрэнки снова на мгновение притихает, затем медленно кивает.

— Хорошо.

Внезапно вокруг нас раздаётся шум, заглушающий гул зрителей стадиона до внушительной стадии. У матча чертовски хорошая посещаемость для вида спорта, которому в этой стране недостаёт поддержки, особенно в женской лиге. Я поднимаю глаза и чувствую, как моё сердце ухает в пятки.

— О Господи.

Поток очень высоких, очень бергмановских людей шагает в нашу сторону.

Фрэнки широко улыбается.

— Крещение огнём, Готье. Готовься.