Если только ты - Хлоя Лиезе

Дело не в том, что я не люблю своих товарищей по команде, и не в том, что я не поддерживаю сбор денег на изучение рака у детей. Люблю, поддерживаю. Нет, я не обнимаюсь и не общаюсь с ними, но мы нормально ладим; и втайне я слежу за тем, чтобы хорошая часть моего дохода направлялась на разные филантропические цели… просто я прикладываю усилия для того, чтобы это дерьмо не просочилось.

Потому что если бы я регулярно показывался на таких мероприятиях, если бы я публично сообщал, куда направляются мои деньги, это сместило бы мой подлый имидж в опасно позитивную территорию. А я не могу этого допустить, когда каждый способ налажать показывает моему отчиму, что мне насрать на его неодобрение, и унижает моего отца, который бросил нас с матерью и обладает собственным хоккейным наследием, которое я намереваюсь как можно сильнее запятнать ассоциациями с его никудышным сыном.

Таким был мой план на протяжении многих лет, и я его придерживался. Ну, до недавнего времени, когда понял, что это может стоить мне хоккея. И теперь возникло это странное отклонение, где я слегка выкапываю себя из намеренно вырытой ямы, ровно настолько, чтобы моё место в команде снова стало прочным, а моя хватка на хоккее стала безопасной и надёжной.

Моё появление на этом благотворительном мероприятии команды, нашей ежегодной Роликовой Гонки ради Исследования Детских Видов Рака, должно существенно улучшить мой образ в глазах руководства «Кингз», а Зигги получит свои пять минут славы на мероприятии, затем сможет немного оторваться на последующей вечеринке у Тайлера. Всё идеально подходит для наших целей. И всё же у меня странное чувство, что всё пойдёт не по плану.

Заканчивая застёгивать рубашку, я изучаю свою внешность, убеждаюсь, что всё на своих местах — серебряные цепочки, которые я всегда ношу, все пуговицы рубашки правильно застёгнуты, рукава закатаны до локтей.

Стоя перед зеркалом, я ещё немного вожусь с волосами, опять поправляю воротник рубашки. Изучаю края щетины, которую я подбрил на шее, чтобы всё выглядело опрятно.

Весёлое насвистывание «You’re So Vain» (Ты такой тщеславный, — прим) внезапным эхом раздаётся по моей ванной, и я дёргаюсь. Слава Богу, я уже не держу бритву у шеи, потому что тогда рисковал бы перерезать себе горло.

Я разворачиваюсь, и моё сердце гулко стучит от удивления.

А потом моё сердце гулко стучит по совершенно иным причинам.

Зигги стоит в дверном проёме. Чёрный комбинезон на лямочках, бесконечно длинные ноги, радужные высокие кроссовки Nikes. На ней красочные висящие серёжки-кисточки, которые тихонько позвякивают, когда она подходит ближе.

Господи Иисусе, она великолепна.

— Стучать тебя не учили? — слова вырываются у меня хрипло и нетвёрдо.

Зигги смотрит на меня, и её щёки становятся все розовее, когда она прикусывает губу и пожимает плечами.

— Зачем стучать, если я знаю, как попасть внутрь?

Я отрываю взгляд, потому что не могу смотреть на неё больше ни секунды.

— Базовое уважение к частной собственности. Пошли. Мы опоздаем, если не выедем в ближайшее время.

Я проскальзываю мимо Зигги, оставив её позади, и иду через свою спальню к комоду, откуда беру бумажник, ключ от Порш Кайен, который держал при себе для неё, поскольку в прошлый раз ей, похоже, было комфортно за рулём.

Даже когда я убедился, что взял всё необходимое, Зигги до сих пор тихая. Слишком тихая. Повернувшись, я вижу, что она стоит в моей ванной и смотрит на своё отражение широко раскрытыми глазами.

Забеспокоившись, я иду в её сторону и останавливаюсь прямо позади неё.

Наши взгляды встречаются в зеркале. Её грудь приподнимается от медленного глубокого вдоха, словно она старается успокоиться. Сипло сглатывает. Затем я это чувствую… она дрожит.