А если это любовь - Alexandrine Younger

И только Космос, для которого эта новость была уготовлена последнему, поняв, что Лиза ни на минуту не шутила про то, что скоро вернётся туда, где когда-то родилась, сделал вид… что ничего не случилось. Смолчал, кивнул темной головой, приглушил Дитера Болена в магнитоле и стал играться с зажигалкой, любуясь тем, как огонек то появляется, то исчезает. Павлова не сразу догадалась, почему космическое чудовище спокойно повторяло «молодец, молодец», а после выдавало внушительную тираду:

— Ну да, ну да, красивая! Я знал! — Кос часто кивал головой, отводя синие глубокие зрачки в сторону, подбирая доходчивые слова. — Мы ж здесь, как в лесу грёбанном живем. Ни хрена рядом нет, куда не плюнь, а МГУ — сортир какой-то! Ни говна, ни ложки… Как ты тут столько лет живешь, блин, непонятно!

— Не хами мне! — Лиза недооценила друга. Зато… переезд в Ленинград спасал Лизу от всякого рода неопределенности, которая не давала ей ступить шагу, не думая о том, что её дружба с Космосом давно перешла всякие рамки. — Я не могу наплевать на своё образование. Таскать баклажки на рынке мне тоже не хочется, и я не могу послать всех к чертовой бабушке! А Ленинград…

— Какой, к лешему, Ленинград? На фига? Может, лучше сразу к неграм, страны третьего мира спасать, а чё? В Москве себе места не найдешь? Надо умотать? Кто в этом логове за тобой стоять будет? Думаешь, что москвичей там прям ждут?

— Я — ленинградка! Место рождения в паспорте показать? Ещё вопросы?

— Свой среди чужих, чужой среди своих! Просто предупреждаю…

— Тебе бы только мотать мне нервы, да? Лучше бы ничего тебе не говорила. Уехала бы, дело с концом. Дальше бы все своими делами занимались. Уверена, что мне бы устроили отличные проводы!

— И я бы на них не пришёл. Беснуйся со своим развеселым братцем! Не думай про меня дальше!

— Ну и пожалуйста! Больше не надо за мной мотаться, без тебя дорогу найду!

— Куда ты одна поперлась, эмигрантка фигова?

— Сдрисни с глаз моих!

Лиза убегала от Космоса, и мчалась по улицам с такой прытью, что через три минуты, не без помощи обходных путей, оказалась дома. Отогреваясь от неприветливого января под горячим душем, голубоглазая могла дать волю слезам, признавая, что такого положения вещей не стерпит. О правоте друга не слишком хочется размышлять, но он вел себя, как будто у него отнимают домашнего зверька. Или этот зверек, неблагодарный и злобный, покусал пальцы, что есть мочи. Или же…

Чёрт дери! Учась в Москве, Лиза бы жила прежней жизнью, и они могли бы также, не разлучаясь, поддерживать прежние отношения, робко переходящие во что-то другое, нежели то, что могла обещать дружба. Тем более… в последнее время они и сами не прочь нарушить священные границы, которые выстроились самовольно, и переставали существовать, когда руки воровато и ожидаемо соприкасались. И оба предпочли бы не нарушать момент, не называя вещи своими именами.

А такое возможно? Нет, Лиза все ещё продолжала отмахиваться от Фила, который был уверен, что от правды никуда не спрятаться. Без особенных успехов, потому что замечала, что её просветы не остаются без ответа. К ужасу, Павлова знала, что ничем себе не может помочь, и все больше и больше думала, что есть люди, которыми она не хочет ни с кем делиться. Точнее, человек. Назовем его редчайшим греческим именем из шести букв. Ну, хорошо-хорошо, так ещё марка сигарет называется. Советская.

Все в жизни Лизы Павловой катится к этому инопланетному, но она ещё пытается бороться с подобным положением вещей. Правда, в прошлые выходные кульбит был сделан настолько бездарно, что в понедельник утром пришлось вызывать врача — тридцать восемь и восемь. Больше чая с лимоном. И никаких мыслей. Все проблемы от того, что она слишком часто и много тревожит свою черепную коробку.