Если о нас узнают - Кейл Дитрих, Софи Гонзалес

– Теоретически я это знаю. Но только не практически. То есть что мне делать, если она позвонит мне и скажет, чтобы я не возвращался домой?

– Имеешь в виду дом, за который ты платишь?

– Да.

– Значит, ты полетишь со мной в Портленд, и мы отправимся прямо к моей маме, или в гостиничный номер, или куда угодно, черт возьми, вместе решим, что будем делать дальше. Однако, что бы ни случилось, ты никогда не будешь один. Ты ведь знаешь это, верно?

– Спасибо, – шепчу я.

Я не боюсь потерять свой дом. Возможно, за деньги нельзя купить все, но с моими деньгами я могу купить все, что мне нужно для проживания. Я могу проснуться завтра и переехать в большой особняк на Голливудских холмах, полностью обставить его и обустроиться за время, пока оформляют документы. Хорошо, что по крайней мере в деньгах нет нужды. Но чего я боюсь, так это потерять свою семью. К лучшему это или к худшему, но они все равно моя родня. И даже если я начинаю чувствовать себя более комфортно при мысли о том, чтобы оставить их – или, по крайней мере, маму – позади, это не значит, что мне не будет грустно.

Зак продолжает, мягко, но уверенно:

– И это касается не только сегодняшнего дня, хорошо? Если ты когда-нибудь решишь, что с тебя хватит, даже в четыре утра, ты можешь прийти ко мне. Я знаю, что она твоя мама, но ты ничем ей не обязан. Мы тоже твоя семья.

Я прислоняюсь к стенке палатки.

– Не думаю, что я готов к этому.

– Понимаю. Но если когда-нибудь решишься, тебе не нужно бояться. Вот и все.

Я киваю, но не отвечаю.

Зак своим большим пальцем касается моего, закрывая нас своим телом, и добавляет:

– Плюс есть больше вариантов, чем «жить дома» или «уехать». Ты можешь попробовать лишь немного отстраниться и посмотреть, что получится.

– Верно.

– Надо спросить у Джона и Энджела, может, они тебя приютят. Кто-то должен присматривать за Энджелом.

Я думаю, что он шутит, говоря о характере Энджела, а не о его продолжающейся реабилитации, но эти слова потрясают меня. Что будет с Энджелом, когда все снова наладится? Например, когда мы отправимся в наш следующий тур? Будет ли Chorus присматривать за Энджелом? Будут ли за ним присматривать, чтобы он оставался трезвым – подвиг, который с самого начала для него будет достаточно трудным, без дополнительных стрессов? Или они просто закинут его обратно под пресс шоу-бизнеса, из-за которого все и началось?

Я думаю, что знаю ответ, и это наполняет меня яростью, которую я пытаюсь подавить. Я не могу вспомнить все причины, по которым ненавижу Chorus. Мне нужен ясный ум, чтобы сделать то, что мы задумали. Поэтому я сосредотачиваюсь на предложении Зака.

– Только мы трое будем живем вместе?

– Ну, если вы будете там втроем, я бы, очевидно, тоже хотел поучаствовать в этом. Ты не оставишь меня в стороне от всего этого веселья, – я многозначительно поднимаю брови, и он хмурится.

– Не похоже на «переезжай ко мне». Но я бы все равно хотел иметь свою собственную комнату.

– Верно. Ты мне не так уж сильно нравишься, – говорит он, закатывая глаза, но его хмурое лицо невольно превращается в улыбку.

– Хм-м. Просыпаться с тобой каждый день. Мне бы это не понравилось.

– Вместе обедать, делить с тобой душ. Звучит ужасно.

– Ненавижу тебя.

– Я тоже тебя ненавижу, – его голос низкий и хриплый.

Продюсер в джинсах и красной рубашке подходит к нам.

– Проверка звука через минуту, ребята. Время подниматься наверх.

Зак смотрит на меня, делает глубокий, тяжелый вдох, и мы выдыхаем вместе. Мы направляемся к шкафчикам, чтобы выложить телефоны, и когда я достаю свой, как по команде, он начинает вибрировать от звонка мамы.

Мой желудок сжимается. Не сейчас. Не тогда, когда я уже чувствую себя на пределе. Последнее, что мне нужно, – это попытаться поговорить о том, что я должен и не должен делать на сцене.

– Наверное, хочет пожелать мне удачи, – говорю я Заку.