Если о нас узнают - Кейл Дитрих, Софи Гонзалес

Я выпрямляюсь и возвращаюсь к своему микрофону, когда она шепчет в свою гарнитуру. Секунду спустя у меня снова загорается зеленый свет.

Теперь, кажется, у меня есть все время в мире. И, к несчастью для Chorus, я зол. Очень зол. Это последний раз, когда они пытались заставить нас замолчать.

Меня вырастила настоящая лиса. И чтобы справиться с этим, я превратился в кролика, безвольно лежащего во рту у лисы, чтобы свести к минимуму агонию от того, что меня съедят заживо.

Но я больше не собираюсь быть кроликом. Сегодня я гребаный волк.

На этот раз я буду злым. За все те разы, когда я предпочитал говорить шепотом, а мне нужно было рычать.

– Лучшая часть нашей работы – это вы, – говорю я, мой голос снова гремит над толпой. – Видеть вас всех, встречаться с вами за кулисами, читать ваши сообщения. Вы ничего не скрываете от нас. Вы показываете нам все, каждую частичку себя. Вы доверяете нам. Вы знаете, насколько это мощно? Вы настоящий подарок, и нам невероятно повезло его получить. Самое дикое, что вы даже ничего не требуете взамен. Мы не заслуживаем той любви, которую вы нам дарите. Мы всего лишь четверо парней, которые познакомились в музыкальном лагере год назад, и теперь у нас есть все, потому что вы увидели нас и решили подарить нам мир. Вот так.

Джон энергично кивает. Зак не сводит с меня глаз.

– Худшая часть нашей работы, – говорю я, желая, чтобы мой голос не дрожал, – это то, как долго нам запрещали отвечать вам взаимностью. Вот уже много лет нас загоняют в угол и говорят, кем нам позволено быть. У нас отняли наши имена, у нас отняли наше достоинство. Мы были вынуждены перейти моральные границы. Нас одевали в одежду, которая нам не нравится, нас учили лгать. И чем больше мы пытались достучаться до вас, тем больше нас сдерживали. Но мы хотим, чтобы вы нас увидели. Глубоко внутри мы надеялись, что, может быть, вы все равно нас видели. Как Энджел, например, который прыгает по всей сцене? Это примерно четверть энергии, которую мы получаем от него. – Энджел делает вид, что бросает на меня злобный взгляд, и я прищуриваюсь. – Даже в самый тихий день, – добавляю я, и аудитория смеется. – А Джон? Он всегда присматривается к другим людям, постоянно готов помочь и сказать то, что нужно услышать. Он милый, нежный, он поддержит в трудную минуту. И Зак… – мой голос срывается, и я пытаюсь успокоиться. Не получается. – Зак…

– Рубен, – шепчет Зак. Я останавливаюсь и поворачиваюсь к нему. Он протягивает руку к микрофону. Я вопросительно поднимаю брови, когда он забирает его у меня. – Я не хочу, чтобы все делали за меня, – шепчет он, прежде чем поднять микрофон. Сначала я неправильно его понял и подозреваю, что он передумал. Затем мои слова из нашей ссоры на прошлой неделе возвращаются в голову, и я понимаю.

– Мы с Рубеном тоже были вынуждены кое-что скрывать, – говорит Зак. – Самая большая ложь в том, что Рубен – мой парень. Мы вместе уже некоторое время.

Шум, доносящийся из толпы, – это не тот шум, который я когда-либо слышал раньше. Я не могу точно определить эмоции, положительные они или отрицательные. Лучшее слово для этого, вероятно, просто «шок».

– Мы говорим вам это, потому что быть самими собой и выражать миру ту самую истинную версию себя, – самая настоящая свобода. Мы хотим вернуть эту свободу, даже если вы не захотите принимать эту правду. – Зак моргает, смотрит на микрофон, как будто только что заметил, что держит его, затем поспешно передает его обратно мне. Я думаю, он поражен тем, что сейчас сказал.

Я заканчиваю за него:

– Мы стоим здесь и делимся этим с вами, потому что любим вас. Мы вам доверяем. Мы уважаем вас. Самое главное, мы считаем, что вы заслуживаете от нас большего, чем просто хорошо поставленное шоу.