Если о нас узнают - Кейл Дитрих, Софи Гонзалес

Энджел выходит на связь, а затем Рубен начинает звонок.

– О, привет, красивая прическа, – говорит Энджел.

– Спасибо.

– Что случилось? Конечно, это собрание не просто для того, чтобы показать нам стрижку.

Я прочищаю горло.

– Э, нет, эм, у нас есть новости. Мы решили, что хотим сделать каминг-аут, даже если Chorus нам этого не позволит.

– О черт.

– Да, – говорит Рубен. – Стало ясно, что они не позволят нам сделать это на их условиях, поэтому мы создаем свои собственные.

– Правильно, – говорит Джон.

– Но мы хотели сначала посоветоваться с вами, – говорю я. – Потому что это повлияет на всех вас.

– Я за, – говорит Энджел. – Разнеси их.

– Джон?

Джон морщит лоб.

– Я думаю, что это отличная идея. Вы должны быть самими собой. Стремно, что они попросили тебя держать свою ориентацию в секрете.

Меня наполняет прилив облегчения. Я знал, что Энджел будет согласен сделать что-то настолько хаотичное, но Джон гораздо более сомнительный, когда дело доходит до такого рода вещей.

А потом он удивляет меня еще больше.

– У меня есть идея, – говорит он. – Раз уж на то пошло, мы должны сделать все правильно.

Мы обсуждаем все до тех пор, пока не взвешиваем все варианты.

– Прекрасно, – говорит Рубен. – Я согласен, если все согласны.

Я протягиваю руку, и Рубен хватает ее. Мне не нужно ничего говорить. Очевидно, что я полностью в деле.

Остается только Энджел. Он ухмыляется.

– Давайте устроим хаос.

Глава 27

Рубен

Толпа уже два дня выстраивается в очередь в Центральном парке.

Пока Пенни делает нам прическу и макияж, изо всех сил жалуясь на то, как мы запустили себя без ее регулярного ухода, – наша команда отправляет сотни бутылок воды в толпу. Это выглядит так, будто им не все равно, но на самом деле они просто не хотят, чтобы во время их дежурства кто-то упал в обморок от солнечного удара или обезвоживания. Конечно, я тоже переживаю, но мои чувства проистекают из «боже, это было бы ужасно», а их ближе к «боже, это прервет концерт».

Мы расположились в хорошо охраняемой палатке за сценой, окруженные стоящими фанатами, измученным персоналом, шипящим в наушники, и низким гулом близлежащих генераторов. Зак и Джон сняли свои куртки, повесив их на спинки пластиковых стульев. К счастью, мы с Энджелом были одеты в футболки. Послеполуденное солнце сегодня немного припекает, но, по крайней мере, мы не будем находиться на нем слишком долго. Мы выйдем, дадим интервью, впервые исполним Overdrive, отправим краткое сообщение от Джона фанатам, а затем еще две песни. Легко.

По крайней мере, таков официальный план. Вот только все будет несколько иначе.

Я высовываю голову из палатки, чтобы мельком взглянуть на толпу. Я мало что вижу сквозь охрану, но болтовня подсказывает, что они начали выстраиваться в очередь, чтобы встать перед сценой. Мой желудок сжимается. Это первый раз за много лет, когда я нервничаю перед выступлением.

Чья-то рука ложится мне на плечо, и я поворачиваюсь, видя Зака. Он ничего не говорит, но выражение его лица показывает мне, что он знает – я не в порядке.

– Что будет, если после этого мама отвернется от меня? – спрашиваю я.

Зак кивает в сторону палатки, и я следую за ним в укромный уголок. Ну, по крайней мере, настолько укромный, насколько это возможно в данных обстоятельствах. Никто не должен нас слышать из-за шума, но он все равно говорит тихо.

– Если она отвернется от тебя за то, что ты рассказал миру, кто ты такой, она потеряет право называть себя твоей матерью, если она уже не потеряла его. В этом она больше не имеет права голоса, Рубен. Ты не маленький ребенок. Ты невероятный, вдохновляющий человек, и это она должна беспокоиться о том, что потеряет свое место в твоей жизни.

Грустная улыбка приподнимает уголок моего рта.