Если о нас узнают - Кейл Дитрих, Софи Гонзалес

– Хорошо, но, честно говоря, тебе нужно научиться заботиться о себе. Потому что я не хочу быть в отношениях с тем, кто воспринимает все как должное.

– Рубен…

– Кроме того, просто чтобы внести ясность, – добавляю я. – Я признаюсь всем. Не знаю как, но я это сделаю.

Я сделаю это в одиночку, без Зака, хоть и буду чувствовать себя так, словно случайно ступил в пустую шахту лифта. Если я не сделаю этого сейчас, они еще крепче запутают нас в свою паутину. И хотя мне становится дурно, зная, что Chorus настроит всех против нас, зная, что, если Джефф прав и мир отвернется от Saturday, все будет испорчено. Для нашей команды. Для Джона и Энджела. Для Зака. Даже если я буду самым эгоистичным, отвратительным человеком на планете.

Даже тогда. Я сделаю это.

– И мне не нужно разрешение Джеффа, – добавляю я, мой желудок сжимается. – Или Джона, или Энджела. Так что не вбивай себе в голову, будто если ты не признаешься, то будешь тормозить меня. Что бы ты ни решил, остаться в группе или покинуть ее, сделать каминг-аут или скрываться, или даже если тебе просто нужна моя помощь, чтобы разобраться во всем этом… Я буду здесь, и мы пройдем через это вместе. Но если ты не можешь дать мне ничего большего, чем «хочу, чтобы все ладили»? Тогда я просто… я не думаю, что смогу так…

– Хорошо, – шепчет он.

– …больше, – заканчиваю я.

Он сглатывает, и мы сидим в долгом молчании, прежде чем он находит слова.

– Значит, между нами все кончено?

Когда я услышал эти слова, меня затошнило. Мой разум теряется. Как мы пришли к этому?

– Надеюсь, что нет, – говорю я. – Просто … дай мне знать, когда поймешь, чего ты хочешь на самом деле, хорошо?

Он молча кивает.

Кажется, будто я только что уничтожил нас. И я не знаю, как это исправить.

Хуже того, я не уверен, будет ли это правильно. Потому что, даже если этот спор был вызван разочарованием и паникой, я почти уверен, что имел в виду каждое слово.

Мы заканчиваем разговор, я выхожу из кабинета, но не знаю, куда иду. В ушах звенит эхо разговора, и мой разум отказывается воспринимать происходящее.

Сейчас дома только мы с мамой; папа на работе, а мамина студия открывается для занятий только в середине дня. Пыхтящий звук в коридоре подсказывает, где она, и я следую за звуком ее тяжелого дыхания в наш домашний тренажерный зал.

Это залитая солнцем комната с панорамными окнами, так что мы можем позаниматься внутри, представляя, будто на природе. Мама на беговой дорожке, в наушниках, пристально разглядывает себя в зеркале перед собой. Она замечает меня, когда я прислоняюсь к дверному проему, и замедляет шаг, останавливаясь.

– Привет, – говорит она. Затем, изучив мое измученное лицо: – Ты в порядке?

Я знаю, что, если расскажу ей обо всем, она примет любую сторону, кроме моей. Она прочтет мне лекцию о том, что я эгоист и еще неопытный, потом я разозлюсь на нее за эти намеки и буду в ужасе от того, что она права, поэтому буду обороняться. И мы будем кричать друг на друга, пока моя печаль не превратится в ярость.

Но я буду молчать и притворяться, как в детстве, когда она утешала меня, а не презирала. Когда я поцарапал колено, или ввязался в спор на детской площадке, или уронил стакан воды, она бросала все и обнимала меня, пока все снова не налаживалось.

Поэтому, когда она протягивает ко мне руки, я понимаю, что чаще всего именно она успокаивает меня. Я игнорирую тот факт, что она в середине тренировки и вся в поту. Просто подхожу к ней, она заключает меня в объятия и шепчет:

– Милый, что случилось? Поговори со мной, – и на секунду я притворяюсь, что могу.

Но не говорю ни слова.

Глава 26

Зак

Звонок заканчивается, и я не могу пошевелиться.

Его слова разрывают меня на части. Они меня убивают.

«Я не думаю, что могу так продолжать».