Иностранный русский - Татьяна Шахматова (2018)

– В сущности, здесь двое авторов – я и Каролина! Каролина, конечно, сделала больше. Она молодая, чувствует конъюнктуру, знает, как подать материал, как его потом продать. Но в основе разработки – мои уроки. Система глагола, таблицы вида – это все мое. А эти двое новых «соавторов», – женщина показала пальцами кавычки и выразительно посмотрела на меня. – Это вынужденные меры. Я не собираюсь отдавать не пойми кому то, что собирала всю жизнь!

Борис мельком глянул на меня, и мне ничего не осталось, как опустить глаза в знак согласия с тем, что говорит Эльвира Руслановна.

– То есть, уважаемая госпожа Камалова, вы хотите сказать, что сейчас единственный полноправный автор методики – это вы? – спросил Борис участливо и как-то даже задушевно, но преподавательница разгадала его маневр.

– Пока Лина не объявится, живой или мертвой, материалы методики остаются у меня. Можете обыскивать, можете сажать меня, арестовывать. Попробуйте! Мне семьдесят семь лет, и мне терять нечего!

Женщина развернулась и, несмотря на просьбу Бориса остаться, гордо вышла из кабинета, демонстративно хлопнув дверью.

– Ох уж эти генеральские вдовы, – вздохнул Борис. – Ты давай, про Алибабу мне расскажи. Что? Кто? Зачем? Через минуту, – попросил следователь и начал куда-то звонить, жестом показав, чтобы я оставил его одного.

К сожалению, сказать про Алибабу кроме того, что это бывшая репутационная потеря Каролины, мне было нечего, но Борис знал об этом и без меня. Я посмотрел на часы: половина одиннадцатого. Через час Вика приземлится в Москве. Отлично. Вот пусть и рассказывает.

Набрав ветеринарную клинику, я выслушал, что моему коту заметно полегчало и врач предлагает забрать страдальца сегодня же вечером, отвалив за его содержание в клинике порядка десяти штук. Перспектива остаться без крыши над головой, которая замаячила передо мной сегодня утром, кажется, отступила, но вот платить за эту самую крышу мне в этом месяце будет решительно нечем. Прекрасно! Вот это я подзаработал!

Воспользовавшись возникшей паузой, я отправился в жилой корпус. Меня беспокоил второй больной, который, как заверял Мачихо, все еще был мертвецки пьян и не приходил в сознание со вчерашнего вечера: что-что, а вот пить мои орлы точно не умеют.

Комнату Мохаммада найти было проще простого: рядом с ней выставили пост из двух пятикурсников славянской внешности, которые даже меня отказались пропускать без письменного разрешения от следователя или майора Мачихо.

На мой вопрос, как чувствует себя их подопечный, мне лишь лаконично ответили: «Дрыхнет».

Несолоно хлебавши, я отправился обратно на учебный этаж, но меня перехватили Ахмадшах и Билал.

– Преподаватель, что-как Мохаммад? – выпучил глаза Ахмадшах.

– Все будет хорошо, не переживайте. Но, конечно, будет рапорт.

При слове «рапорт» ребята сникли, но тут же задали второй волновавший их вопрос:

– Пачиму проблема, преподаватель?

– Какая проблема?

– Почему сочинения проблема?

«А, вон вы о какой проблеме», – подумал я и решил спросить их напрямую:

– Зачем вы описали путь «Кабул – Волгоград»?

Парни переглянулись непонимающе.

– Что плохо, товарищ преподаватель?

– А что тут хорошего, объясните мне?!

– Висе нормально, – пожал плечами Ахмадшах, как будто и вправду не понимал. – Нужно было глагол «ехать». Нужно было о России, чтобы преподаватель сказал «хорошо». Нужно об Афганистан, чтобы курсанты сказали «понятно». Кабул – Волгоград это всем хорошо и всем понятно. Почему проблема?

– А зачем вы написали, где обходить таможню?

– Как? – снова искренне удивился Ахмадшах. – Там висе так ходят. Я на границе служил. Кундуз знаешь? Вот там. А Билал Хайратон работал, наркотики ловил.

Билал активно закивал, улыбнулся, и руки его приняли положение, как будто он держит автомат.

– Ну хорошо. А хотя бы про взятки пограничникам можно было не писать?