Королевство шипов и роз - Сара Маас (2016)

Если бы не канава, разделявшая нас, я бы вцепилась Амаранте в горло. Когда-нибудь, если доживу до того дня, я живьем сдеру с нее кожу.

— Наверное, тебе лестно будет узнать, что большинство моих придворных сегодня лишились денег, поставленных на тебя.

Амаранта взмахнула листом пергамента. Она смотрела на суммы ставок, а я — на Тамлина. Его глаза ярко светились. Мне показалось, что на его бледном лице я увидела радость. Он торжествовал мою победу.

— Так… так, — бормотала Амаранта, поигрывая фалангой пальца Юриана. — Да. Почти весь мой двор ставил на то, что ты погибнешь в первую же минуту. Некоторые отводили тебе пять минут. И, — она перевернула лист, — только один посчитал, что ты победишь.

Ничего удивительного, если вспомнить, что фэйри не дорожили жизнью своих близких. А тут — человеческая девчонка. В другое время меня бы это оскорбило. Сейчас было все равно. Я уже не сопротивлялась, когда когтистая лапа Аттора вытащила меня из канавы. Левую руку жгло так, словно она лежала в костре.

Амаранта снова заглянула в пергамент, затем махнула караульным:

— Уведите ее. Меня начинает утомлять ее заурядное лицо.

Она крепко сжала подлокотники трона.

— Ризанд, подойди.

Дальнейшего я не видела. Краснокожие руки подхватили меня и держали крепко. Я совсем забыла, что глина покрывала меня, словно вторая кожа. Меня повели обратно в камеру. Боль в левой руке становилась все невыносимее и мешала думать.

Только сейчас я поняла, что напоролась на одно из расставленных в яме копий. Из раны капала кровь. Обломок кости пробил мне руку насквозь, порвав сухожилия.

У меня не было сил еще раз взглянуть на Тамлина. Я не пыталась найти в толпе зрителей Ласэна, чтобы кивком поблагодарить его. Боль вытеснила все мысли и ощущения. Я с трудом добралась до камеры и рухнула на грязное сено.

Глава 37

И угораздило же меня напороться на проклятую кость! Я думала, что в тот же день Ласэн опять тайком проберется в камеру и исцелит мне руку. Но Ласэн не пришел ни в тот день, ни на следующий. Казалось, все обо мне забыли. Каждое прикосновение к застрявшему обломку кости отзывалось жгучей болью, от которой я была готова лезть на стенку. Мне не оставалось иного, как смириться с тем, что рана подтачивала мои силы, и попытаться о ней не думать. А как о ней не думать, если малейшее движение — и от боли искры сыпались из глаз?

Страх из-за руки перерастал в панику. Я боялась, что рана так и будет кровоточить. Если кровь не останавливается… я знала, чем это чревато, и потому все время поглядывала на рану: с надеждой, что кровотечение прекратилось, и в ужасе — страшась заметить первые признаки воспаления.

Я совершенно не могла есть дрянную пищу, которую мне приносили. От одного ее вида меня начинало тошнить. Из угла, где меня выворачивало, теперь стойко разило блевотиной. Я знала о целебных свойствах глины, но от глины, в которой я вымазалась и которая превратилась в засохшую корку, даже не пахло целебными свойствами. Не помогал и холод в камере, пробиравший меня до костей.

Я сидела у дальней стены. Она приятно холодила спину. Накануне я крепко уснула, а проснулась вся в жару. Он туманил голову, отбивая всякое желание думать. Покалеченная рука висела как плеть. Я тупо смотрела на дверь камеры. Мне казалось, что она качается и по ней пробегает рябь.

Я пыталась себя уверить, что слегка простудилась, и только. Оттого у меня и пылает лицо. Это простуда, а не лихорадка от воспалившейся раны. Я приложила руку к груди. На колени упали кусочки засохшей глины. Каждый вдох — словно глоток битого стекла. Это не лихорадка. Не лихорадка. Обыкновенная простуда.

Мне жгло отяжелевшие веки. Нет, только не спать. Спать нельзя. Я должна убедиться, что рана не воспалилась. Я должна… дол…