Триумфальная арка - Эрих Ремарк (1946)

Кровь потемнела. Казалось, это плывущие в небе облака отбрасывают тень. Казалось, просто кто-то подошел к окну и задернул занавески.

— Кровь, — в отчаянии произнес Равик. — Надо сделать переливание крови. Но я не знаю, какая у нее группа.

Аппарат снова заработал.

— Ну, что? Как пульс?

— Падает. Сто двадцать. Очень слабого наполнения.

Жизнь возвращалась.

— А теперь? Лучше?

— То же самое.

Он немного выждал.

— А теперь?

— Лучше. Ровнее.

Тени исчезли. Края раны заалели. Кровь снова стала кровью. Она все еще была кровью. Аппарат работал.

— Веки дрогнули, — сказала Эжени.

— Не важно. Теперь она может проснуться.

Равик сделал перевязку.

— Пульс?

— Ровный.

— Да, — сказал Вебер. — Еще бы минута…

Равик почувствовал, что его веки стали тяжелыми. Это был пот. Крупные капли пота. Он выпрямился. Аппарат гудел.

— Пусть еще поработает. Не выключайте.

Он обошел вокруг стола и остановился. Он ни о чем не думал. Только глядел на аппарат и на лицо Жоан. Оно слегка дернулось. Жизнь еще теплилась в нем.

— Шок, — сказал он Веберу. — Вот проба крови. Надо сделать анализ. Где можно получить кровь?

— В американском госпитале.

— Хорошо. Надо попытаться. Правда, в конечном счете это ничего не даст. Только ненадолго оттянет развязку. — Он посмотрел на аппарат. — Мы должны известить полицию?

— Да, — сказал Вебер. — Следовало бы. Но тогда немедленно явятся чиновники и начнут вас допрашивать. Ведь вы же не хотите этого?

— Разумеется.

— Тогда отложим до завтра.

— Можно выключить, Эжени, — сказал Равик.

Виски Жоан снова порозовели. Пульс бился ровно, слабо и четко.

— Отвезите ее в палату. Я останусь в клинике.

Она пошевелилась. Вернее — одна ее рука. Правая рука шевельнулась. Левая была недвижима.

— Равик, — позвала Жоан.

— Да…

— Ты оперировал меня?

— Нет, Жоан. Операции не потребовалось. Мы только прочистили рану.

— Ты останешься здесь?

— Останусь…

Она закрыла глаза и снова уснула. Равик подошел к двери.

— Принесите мне кофе, — сказал он сестре.

— Кофе с булочками?

— Нет. Только кофе.

Он вернулся в палату и открыл окно. Над городом стояло чистое, сверкающее утро. Чирикали воробьи. Равик сел на подоконник и закурил.

Сестра принесла кофе. Равик поставил чашку подле себя на подоконник. Он пил кофе, курил и смотрел в окно. Потом оглянулся. Комната показалась ему темной. Он слез с подоконника и посмотрел на Жоан. Ее лицо было чисто вымыто и очень бледно. Обескровленные губы почти не выделялись.

Равик взял поднос с кофейником и чашкой, вынес в коридор и поставил на столик. В коридоре пахло мастикой и гноем. Сестра пронесла ведро с использованными бинтами. Где-то гудел пылесос.

Жоан беспокойно задвигалась. Сейчас проснется. Проснется и почувствует боль. Боль усилится. Жоан может прожить еще несколько часов или несколько дней. Тогда боль усилится настолько, что никакие уколы уже не помогут.

Равик пошел за шприцем и ампулами. Когда он вернулся, Жоан открыла глаза. Он взглянул на нее.

— Голова болит, — пробормотала она. Он ждал. Она пыталась повернуть голову. Казалось, веки ее отяжелели, и ей стоило большого труда поднять на него глаза.

— Я как свинцом налита… — взгляд ее прояснился. — Невыносимо…

Он сделал ей укол.

— Сейчас тебе станет легче…

— Раньше не было так больно… — она чуть повернула голову. — Равик, — прошептала она. — Я не хочу мучиться. Я… Обещай мне, что я не буду страдать… Моя бабушка… Я видела ее… Я так не хочу… Ей ничто не помогло… Обещай мне…

— Обещаю, Жоан. Тебе не будет больно. Почти совсем…

Она стиснула зубы.

— Это скоро подействует?

— Да… скоро. Через несколько минут.

— А что… что у меня с рукой?..

— Ничего… Ты еще не можешь ею двигать. Но это пройдет.