Беспокойное лето 1927 - Билл Брайсон (2013)

Об этом эпизоде Бэрд писал следующее: «Я чувствовал свою исключительную ответственность за жизнь своих товарищей. Мне казалось, они не верили в то, что нам удастся безопасно приземлиться, но, тем не менее, смело смотрели в будущее… Они до последнего выполняли приказы. За штурвалом в то время оказался Балхен». На самом деле, такое высказывание граничило с вопиющей неблагодарностью. Балхен вел самолет много часов и, скорее всего, спас их жизни своей умелой посадкой.

Череда любопытных эпизодов на этом не закончилась. Слух всех четырех членов экипажа был нарушен из-за постоянного гудения моторов, и они не слышали друг друга. Акоста, судя почти по всем воспоминаниям, сломал ключицу, хотя позже сказал, что тогда не чувствовал никакой боли. Другим повезло, и они не получили никаких травм. Выбравшись на берег, они почти сразу же увидели на идущей вдоль берега дороге молодого человека на велосипеде, но тот испугался странных чужаков, выбравшихся из моря, и поспешил скрыться из виду. Дрожа от холода, они переходили от дома к дому, но не могли объяснить, кто они. Новилл, все еще страдая от временной глухоты, что-то кричал жителям деревни на плохом французском языке. Наконец они добрались до маяка на холме в полумиле от пляжа. Дочь смотрителя маяка, Марианна Лекоп, позже вспоминала, что ее семья проснулась от звука моторов самолета – довольно необычного звука для деревушки Вер-сюр-Мер. Она посмотрела в окно, но ничего не увидела. «Примерно в три часа мы проснулись снова от того, что в дверь громко стучали, – продолжала она. – Отец увидел у порога четырех человек. Один из них кричал по-французски: «Авиаторы! Америка!» Внутрь вошли четверо усталых мужчин. До этого они безуспешно стучались в еще несколько домов. Они были странно одетыми, полностью промокшими и грязными. Все это показалось нам очень подозрительным».

Месье Лекоп и его родные впустили авиаторов в дом, дали им одеяла и напоили горячими напитками. В изумлении они выслушали рассказ Новилла о перелете, но не могли ничего сообщить миру, потому что телефонная и телеграфная связь в деревне с шести вечера до восьми утра не работала. Когда Бэрд с товарищами вернулись на пляж, было уже светло. Там они обнаружили, что местные жители вытащили их самолет на берег, что было неплохо, но тут же принялись его разбирать, очевидно, считая его своей законной добычей, подобно останкам кораблекрушения. Шестеро мужчин, пыхтя, взбирались вверх по берегу под тяжестью одного из огромных моторов. Бэрд убедил их вернуть мотор, но другие части самолета исчезли навсегда, в том числе и полоска ткани длиной в сорок футов, на которой было написано название самолета. Позже были сообщения о том, что эта полоска украшала стену казино в Довиле. Самолет так и не вернули в рабочее состояние. Все, что осталось от него сегодня, – это несколько кусков ткани за стеклом в музее Вер-сюр-Мера. Вывеска с названием тоже, похоже, исчезла навсегда.

Несмотря на все неудачи, экипажу Бэрда, когда он наконец-то добрался до Парижа (на поезде, на следующий день), устроили не менее грандиозный прием, чем Линдбергу. «Никогда раньше я не видел ничего подобного тому дикому ликованию в Париже, – писал Балхен в своих мемуарах. – Улицы у вокзала были заполнены народом, люди сгрудились вокруг машины, разбили окно и чуть не перевернули ее». Женщины пытались обнять их и поцеловать. Возможно, именно в этой давке Акоста и сломал ключицу – по крайней мере тогда он впервые ощутил боль. Автомобиль должен был отвезти их в отель «Континенталь», но он не заводился, и толпа стала толкать его, громко крича. «Женщины прыгали на подножки, простирали к нам руки и целовали, пока у нас не покраснели лица, – продолжал Балхен. – Жандармы в отчаянии размахивали руками, пытаясь контролировать движение, но потом расталкивали локтями толпу, подбирались к нам и сами просили автографы».