Любовь и война. Великая сага. Книга 2 - Джон Джейкс (1984)

Обычные правила войны на них не распространялись, с тяжелым чувством вспомнил Билли то, что слышал о них. Тощий еще раз сильно дернул его за волосы и поднял свой пистолет:

– Руки за голову, парень.

– Что?

– Я сказал: положи обе руки за голову! Хочу покончить с этим побыстрее.

– С чем покончить?

Издевательский смех.

– Ну и тупица! – радостно прокричал тот, что смеялся громче остальных.

– Казнить вас по законам военного времени, капитан Хазард, вот с чем! – произнес тощий с нескрываемым сарказмом в каждом слове. – А теперь, если до тебя наконец дошло, может, позволишь мне продолжить, а то нам пора отправляться по более важным делам?

Не веря своим ушам, Билли уставился на темную фигуру в седле. Сосны стонали под порывами ветра, который мчал по небу черные клубящиеся тучи. Почему же поезд не вернулся за ним? Должно быть, они подумали, что он тоже убит, как и Джонсон…

– Руки за голову! – резко повторил тощий. – И отвернись от меня, чтобы я видел твою спину!

– По законам… – Билли изо всех сил старался говорить спокойно, чтобы не показать свой страх, – по законам военного времени я вправе ожидать, чтобы со мной обращались как с пленным, и…

– Ради Бога, кончай с ним уже! – рявкнул один из бандитов, и Билли понял, что все кончено.

«Ладно, пусть так, – подумал он. – Все, что я могу сделать, – это уйти достойно, не унизившись перед ними».

– Повторяю в последний раз, янки, – явно разозленный, прорычал тощий, – делай что велено. Руки за голову!

Билли положил левую ладонь на затылок, правую поверх нее. Ему было стыдно закрывать глаза, но он решил, что так будет легче. Дождь с ровным шумом поливал сосны, и вдруг с севера, со стороны железнодорожного полотна, сквозь фырканье лошадей, скрип седел и звяканье упряжи, Билли услышал другой звук. Он не мог определить природу этого звука, как будто сейчас это могло иметь какое-то значение.

Тощий отсалютовал ему драгунским пистолетом:

– Ну, пока, капитан-инженер! Сэр.

– Ну ты и хохмач! Просто шут гороховый!

Парень с грубым голосом захохотал, а Билли внутренне сжался, ожидая пули.

В то же самое время плешивый мужчина средних лет с лицом херувима бросился на заграждение. Те, что последовали за ним, требуя крови, были не солдатами, а штатскими, почти треть из них – женщины.

Вместо ружей в руках у них были бутылки, кирпичи, палки, ножки стульев, добытые в богатых домах, а сам лысый херувим сжимал широкий черный ремень с большой медной пряжкой, который сорвал с пожарного, сбитого с ног другими мятежниками. Используя пряжку как кистень, он уже распорол щеку одному из полицейских майора Опдайка.

Черный дым клубился над крышами Манхэттена. Засыпанные осколками стекла улицы стали похожи на серебристые реки. Заграждения – перевернутые телеги, кареты и повозки – стояли поперек Бродвея от края до края, сразу за Сорок третьей улицей. Как и большинство главных артерий этого города с населением в восемьсот тысяч, Бродвей удерживали с утра, но вскоре после полудня его уже захватили мятежники. На Третьей авеню от Парк-роу до Сто третьей встали все конки. Вокруг ратуши и главного полицейского управления на Малберри-стрит установили пушку. Толпа, бросавшаяся сейчас на заграждения, только что сожгла сиротский приют для цветных детей на Пятой авеню, и лишь за несколько секунд до поджога самопровозглашенные вожаки мятежников все-таки решили вывести детей на улицу.