Любовь и война. Великая сага. Книга 2 - Джон Джейкс (1984)

Салем Джонс был не первым, кто полез через повозки, чтобы напасть на дюжину полицейских, но далеко не последним. В конце концов полицейские дрогнули перед разъяренной толпой и побежали. Джонс швырнул им вслед кирпич, который ударил одного из офицеров по затылку. Когда полицейский упал, Джонс вылез из-за перевернутой телеги, на минуту-другую ставшей для него укрытием, и выхватил из его руки крепкую дубинку из дерева акации. У него не было хорошей дубинки с тех пор, когда он служил управляющим в Монт-Роял. Джонс снова почувствовал себя полноценным человеком.

Несколько мятежников забежали в какой-то ресторан и вытащили оттуда двух чернокожих официантов. Толпа снова взревела. Двое полицейских еще пытались стрелять от следующего перекрестка, но сдержать ее было уже невозможно. Откуда-то появились веревки. Кто-то вскарабкался на телеграфные столбы, и уже через пару минут оба официанта висели на перекладинах, медленно вращаясь в клубах дыма.

Это зрелище вызвало улыбку на круглом лице Джонса. В Нью-Йорк его занесло всего десять дней назад, как заносило до этого во множество других мест, после того как проклятый Орри Мэйн выгнал его. В Макервилле[51] он нашел какую-то лачугу, где мог ночевать бесплатно, а в грязных салунах Второй авеню слушал разговоры обозленных мужчин, вышвырнутых с работы после недавней забастовки докеров. Один из них, самый языкастый, который днем работал грузчиком в порту, а ночью – сутенером у трех проституток, особенно рьяно изливал свое недовольство перед разными толпами слушателей, среди которых был и Салем Джонс.

Они ведь всего только и хотели, чтобы в доках повысили зарплату до двадцати пяти центов в час при девятичасовом рабочем дне. Неужели они многого требовали? «Нет!» – хором ответили ему мрачные мужчины, колотя по столам оловянными кружками. А что сделали их боссы? Уволили белых и привезли целый вагон черномазых. Разве это справедливо? «Нет!»

А уже в следующий понедельник новый закон начал призывать этих самых белых на фронт, чтобы сделать из них пушечное мясо, и у этих простых работяг не было трехсот долларов, чтобы откупиться или нанять себе замену. «Теперь мы пойдем воевать за долбаных ниггеров, а они останутся здесь, заберут нашу работу, влезут в наши дома и будут приставать к нашим женщинам! Неужели мы позволим, чтобы нас забирали в армию, а черномазые на этом зарабатывали?» – «НЕТ! НЕТ! НЕТ!»

Наслушавшись всех этих криков в салунах, Джонс сразу понял, что последует дальше и что безмозглая полиция не сможет это остановить, и решил поучаствовать в заварушке.

Докер, распаливший толпу в пивной, был одним из организаторов гигантской демонстрации, начавшейся с утра. С плакатами и флагами, на которых было написано: «НЕТ ПРИЗЫВУ!», около десяти тысяч протестующих прошли по Шестой авеню к Центральному парку. Там ораторы начали подстрекать толпу уже к менее сдержанным формам протеста. Один из выступавших, отметил Джонс, говорил с заметным южным акцентом. Агент, засланный для подстрекательства к бунту?

После митинга огромная толпа разделилась. Сначала Джонс пошел с теми, кто швырял в окна богатых особняков на Лексингтон-стрит стеклянные банки с вонючей зажигательной смесью. Потом присоединился к банде, которая ворвалась в контору, где предположительно находились списки мужчин, подлежащих призыву в армию. Там они ничего не нашли, зато поломали мебель; чиновники благоразумно скрылись.

После этого Джонс увидел толпу у приюта для цветных детей, который уже пылал. С Бродвея Джонс видел вспышки огня и в других частях города.