Любовь и война. Великая сага. Книга 2 - Джон Джейкс (1984)

– Вы не станете стрелять, – заявил Рэндольф, болтая босыми ногами. – Вы все в вашем преступном правительстве мерзавцы и трусы. Что до ордера на задержание, который у вас якобы есть, бросьте его в тот же костер, в котором вы с Бейкером и Стэнтоном сжигаете ваши копии поправок к законам. А теперь отойдите в сторону и дайте мне надеть…

– Встань у двери! – рыкнул Бент своему помощнику.

Потом шагнул вперед и с размаху ударил журналиста по лицу рукояткой револьвера. Захваченный врасплох, Рэндольф принял удар правой стороной лица. Кожа лопнула; кровь хлынула потоком, заливая волосы на его груди.

Белая женщина нарочито громко зарыдала. В коридоре послышался топот, кто-то ругался, кто-то испуганно спрашивал, что происходит. Бент ткнул дуло револьвера в голый живот Рэндольфа, потом снова ударил его по голове и еще дважды – по шее. Выпучив глаза, Рэндольф упал на кровать, заливая кровью простыни, кашляя и прижимая руки к животу.

Второй агент схватил Бента за рукав:

– Эй, притормози, Дейтон! Зачем нам его убивать?

Бент резко оттолкнул его руку:

– Заткнись! Я тут главный. А что до тебя, подстрекатель вонючий… – Он прижал револьвер к голове Рэндольфа. – Тебя с радостью примут в Старой Капитолийской тюрьме. Там для таких, как ты, есть одна специальная камера… Держи ее!

Агент бросился к негритянке, но она уже перекинула ногу через подоконник и в следующее мгновение исчезла. Бент слышал, как она громко вскрикнула, спрыгнув на землю.

В дверь заколотили. Второй агент высунулся в окно:

– Сбежала!

– Да и черт с ней! Дешевка черномазая, – сказал Бент и снова с силой ткнул Рэндольфа револьвером, на этот раз в плечо. – Одевайся, живо!

Через пять минут они волокли с трудом стоявшего на ногах журналиста вниз по лестнице. А потом, уже на улице, замотали его в одеяло и швырнули на пол кареты.

– Ты уж слишком сильно его бил, – покачал головой второй агент.

– Я тебе сказал: заткнись! – рявкнул Бент, тяжело дыша; он чувствовал себя так, словно только что переспал с женщиной. – Я делаю свое дело. Остальное полковника Бейкера не волнует.

Брандт залез в карету и сел рядом с ними. Агент Харкнесс занял место рядом с кучером.

– Девка исчезла, Дейтон, – бросил он через плечо.

Бент лишь фыркнул, понемногу успокаиваясь. На полу пленник издавал скулящие звуки. Бент слегка забеспокоился – может, он действительно перестарался? Да нет, все нормально, не о чем волноваться. На допросах у Бейкера случались вещи и похуже. Так что его простят. Он просто выполнял свою работу.

– Поехали, а то придется объясняться со столичной полицией! – крикнул он.

Кучер натянул поводья; карета дернулась вперед.

Возьмем рабов на американских плантациях. Допускаю, что их жестоко эксплуатируют, допускаю, что им это не совсем нравится, допускаю, что, в общем, им приходится туго; но зато для меня рабы населяют пейзаж, для меня они придают ему поэтичность, и, может быть, это – одна из отраднейших целей их существования. Если так – прекрасно, и я не удивлюсь, если так оно и есть[48].

Бретт с недоумением перечитала тираду мистера Гарольда Скимпола в романе «Холодный дом». Ведь автор книги, которую она сейчас читала, приезжал в Америку. Но если он бывал на Юге и не увидел в рабах ничего, кроме украшения пейзажа, этот отрывок явно показывал, насколько он заблуждался. Диккенс считался либеральным мыслителем и наверняка понимал, что на самом деле негры в этой стране были всего лишь винтиками в дряхлеющей, устаревшей машине рабства. Но может быть, слова легкомысленного и малоприятного Скимпола не выражали мнения самого автора? Бретт надеялась, что это так.