Любовь и война. Великая сага. Книга 2 - Джон Джейкс (1984)

– Его построили в строгом соответствии с британскими законами, сэр.

– Это не ответ, – сказал кто-то еще. – Куда вы направляетесь?

– Вверх по Северному проливу, а затем в порт, название которого я не вправе оглашать. В конечном счете мы войдем в американские воды уже с другой командой.

Купер почувствовал странную дрожь в позвоночнике – такую же неожиданную, как и его неуклюжая храбрость в порту. Какая невероятная, почти незаметная перемена произошла в нем с тех пор, как он обсуждал безумие сецессии со всеми, кто хотел слушать. Купер гордился этим кораблем и тем, что лично причастен к его выходу в море. Он гордился тем, что корабль будет называться «Алабама», о чем Буллок уже сообщил ему по секрету. Гордился тем, что стоял на новенькой палубе, когда баркентина шла вниз по сверкающим водам Мерси к цели, о которой Буллок тихо сказал потрясенным гостям:

– Мы идем воевать.

Когда корабль Конфедерации направлялся к острову Англси, Джордж был на пути в Массачусетс, но сначала на полтора дня заехал в Лихай-Стейшн, где встретился с Юпом Смитом, который сообщил, что легислатура штата теперь смотрит на открытие банка с бо́льшим воодушевлением.

– Вот так сюрприз! – пробормотал Джордж.

Следующие семь часов он провел с Уотерспуном, проверяя отчеты, обходя производственные площади и изучая образцы нынешней продукции завода. Перед уходом он повидал венгерскую пару и их подопечных – теперь их было пятнадцать. Бретт писала, что иногда помогает мистеру и миссис Чорна заботиться о детях, чтобы не тосковать в одиночестве. Только во время визита в этот дом Джордж увидел, как оживилась Бретт.

После безуспешных попыток подремать, проведя всю ночь в поезде, Джордж был совершенно измучен, когда наконец добрался до Брейнтри. Старина Сильванус Тайер позволил ему поспать три часа в мягкой постели, но потом разбудил и подал завтрак, больше похожий на пир. Джордж, обычно очень сдержанный в еде, проглотил шесть жареных яиц, четыре ломтя окорока и шесть печений – и все это в пять часов жаркого летнего дня. А пока он ел, Тайер говорил:

– Козлы отпущения, Джордж. Вот что всегда нужно людям… и они готовы их найти, когда все выходит из берегов и ничего не наладить. Человек – своенравное животное, и зачастую глупое. И проклятия часто обрушиваются не по адресу, просто потому, что любое объяснение хаоса, каким бы бессмысленным оно ни было, все равно лучше, чем отсутствие объяснений. А без объяснений люди сходят с ума. Я, конечно, не утверждаю, что это всегда так. Но во время войны проклятия сыплются на армию, и вполне справедливо. – (Для Тайера существовала одна-единственная война – последняя война с Британией.) – Но теперь, впрочем, я уверен, что течение повернуло в другую сторону, и всерьез воспринимаю предостережение вашего брата. – Он похлопал по экземпляру «Харперс уикли», который вытащил из-под стопки недавних номеров «Нью-Йорк трибьюн». – Вот этот ядовитый журналишка, как и газетенка Грили, требует, чтобы Академию закрыли навсегда. Им наплевать на то, что из наших стен вышли великие люди. Армия снова проигрывает, поэтому кого-то или что-то надо срочно распять на кресте.

Джордж допил кофе и закурил сигару.

– Меня уже тошнит от их заявлений, что мы якобы обучаем врагов, – сказал он.

– Знаю, знаю. – Пальцы Тайера, белые, как льняная скатерть, покрывавшая стол, сжались; на тыльных сторонах ладоней вздулись темно-голубые вены. – Разумеется, мы выпустили и много прекрасных офицеров, которые остались верны Союзу. Увы, при всех его стараниях и искренности, наш президент, похоже, не способен правильно их использовать. Возможно, он слишком во все вмешивается, как и Дэвис, по слухам. Но это лишь наблюдение, а не объяснение бездействия. Мы не можем избежать неизбежного, Джордж. Вест-Пойнт должен начать войну.

Джордж вытащил изо рта сигару:

– Как это понимать, сэр?