Любовь и война. Великая сага. Книга 2 - Джон Джейкс (1984)

Потом он надел длинную просторную рубаху и вернулся в кухню, где хозяйка положила ему на тарелку простой и вкусной еды. Бывшие рабы сидели с ними за одним столом. Августа сказала, что они всегда едят на кухне.

– Хотя входят только через заднюю дверь. Некоторые из моих соседей очень набожные люди, не пропускают ни одной службы, так они, пожалуй, сожгли бы меня, если бы увидели, как чернокожие заходят в дом, когда им вздумается. Мы все втроем посоветовались и решили, что должны немного поступиться гордостью, если хотим иметь крышу над головой.

Негры заулыбались и согласно закивали. Чарльз понял, что они и Гус – самая настоящая семья и эта семья сразу приняла его.

Когда он снова надел вычищенный мундир, она показала ему свои поля и постройки. Они гуляли не спеша; мороз отступил, стало гораздо теплее, голая земля дышала запахами скорой весны. Говорили обо всем. О Ричмонде, где Августа дважды за осень продавала то, что вырастила на ферме.

– У меня сложилось впечатление, что в этом городе все так и норовят обмануть друг друга, – заметила она.

О разочаровании в армии.

– Штабные офицеры ужасно заняты. По моим подсчетам, пятьдесят процентов своего времени они тратят на политику, пятьдесят – на перекладывание бумажек с места на место и еще пятьдесят – на споры.

– Это уже сто пятьдесят процентов!

– Вот поэтому им и некогда воевать.

О ее дяде, бригадном генерале Джеке Дункане. Ей бы хотелось знать, где он сейчас, чтобы написать ему. Нелегальные курьеры за деньги могли доставить любую корреспонденцию через расположение и конфедератов, и федералов с помощью фальшивых пропусков и взяток.

А потом Гус неожиданно заговорила о прошлом:

– Я хотела ребенка, и Барклай тоже. Но я смогла забеременеть только один раз, да и то очень не скоро.

Они шли по дорожке, проложенной вдоль небольшого яблоневого сада. Низкое вечернее солнце расчерчивало землю паутиной теней. Августа была в старом рабочем жакете, доходящем до бедер; руки она сложила на груди, спрятав ладони в рукава. Говоря о ребенке, на Чарльза она не смотрела, но никакого смущения на ее лице он не заметил. Да он и сам не смущался.

– Первые четыре с половиной месяца я чувствовала себя ужасно. А однажды ночью внезапно потеряла ребенка. Если бы он выжил, у меня был бы сейчас чудесный сын. Я читала бы ему Поупа, но… похоже, я не так хорошо справляюсь с простыми вещами, как наша старая корова, которая все еще дает нам и молоко, и телят. – Она обратила разговор в шутку, но головы так и не подняла, сосредоточенно пиная стебли высокой травы по краю дорожки.

К ужину Августа зажарила на вертеле большой кусок говядины. Вашингтон и Бос объявили, что у них много срочной работы, поэтому они поужинают потом. Гус восприняла эту небылицу спокойно, не задав ни одного вопроса. Они с Чарльзом ели при свете кухонного очага, и это был один из самых приятных и вкусных ужинов в его жизни. Толстые ломти запеченного картофеля с собственных полей Августы, горячий кукурузный хлеб, совсем не похожий на армейский, и сочная, нежная говядина, без опостылевшей вони рассола и интендантского ведомства.

Потом Гус принесла бутылку рома и налила по стаканчику ему и себе. Чарльз снова заговорил о войне:

– Независимость – прекрасное, похвальное качество человека. Но если армия хочет побеждать, оно мешает.

– Мне кажется, у правительства та же мучительная дилемма, Чарльз. Каждый штат ставит собственные желания и собственное благополучие на первое место. И принципы, за которые мы сражаемся, могут обернуться против нас и нас же самих уничтожить. Налить вам еще рома? Расскажите о своем отряде.

– Он основательно уменьшился с тех пор, как мы танцевали в Ричмонде. – И он вкратце рассказал о петиции и своем переходе в разведчики.

Она серьезно посмотрела на него; в голубых глазах мелькнула тревога.

– Я читала о службе разведчиков. Она очень опасна.