Любовь и война. Великая сага. Книга 2 - Джон Джейкс (1984)

В эти дни ее лицо все чаще возникало перед его глазами. И нынешним вечером эта картина была особенно яркой. Чарльз чувствовал себя одиноко, ему ужасно хотелось оказаться сейчас на ферме Барклай, сидеть рядом с Гус, потягивая подогретое вино, и слушать, как она читает своего Поупа.

Чарльз решительно тряхнул головой. Нельзя, чтобы кто-нибудь заметил его состояние, ведь люди, за которых он отвечает, наверняка чувствуют то же самое, если не хуже, но не имеют опыта справиться с этим. Он должен показывать им пример стойкости и бодрости духа.

Он встал, водрузил на голову шляпу и вдруг услышал, как неподалеку чей-то тенор затянул «Сладкий час молитвы». Чарльзу нравилась эта песня, и он стал тихонько подпевать, застегивая портупею и снимая перчатки с колышка. Выйдя за дверь, он увидел пар от своего дыхания; шел легкий снег. Амбруаз хотел вернуться к полуночи, после чего они собирались открыть бутылку дрянного вина, купленного у маркитанта. Хорошо бы сначала затеять шутливый бой со снежками – от долгого безделья люди уже становились раздражительными.

Из зимней палатки вышли трое приятелей – все с берегов Саванны. Они в изумлении смотрели на белые хлопья, падающие между большими темными деревьями. Чарльз подошел к ним:

– Что, ребята, в первый раз такое видите?

– Да, сэр, – ответил один из парней.

– Теперь глядите в оба, капитан Мэйн, – сказал другой. – Кто-нибудь запустит снежком в вашу шляпу, вы и понять ничего не успеете.

Чарльз засмеялся и пошел вдоль палаток; с приходом зимы, когда военных действий не проводилось, обычно делали утепленные палатки с бревенчатыми стенами и натянутой над ними остроконечной или плоской крышей. Тот же невидимый тенор запел «Далеко в яслях», к нему присоединились два голоса пониже. Взрыв смеха в другой палатке ненадолго заглушил гимн. Чарльз шел дальше; под ботинками поскрипывал снег, уже укрывший землю.

Из узкого прохода между палатками донесся знакомый трескучий звук. Разозлившись, Чарльз повернул голову и, разумеется, увидел то, что и ожидал. Нарушитель сидел на корточках, со спущенными штанами и исподним, а под его задницей расплывалось зловонное пятно.

– Черт тебя побери, Пикенс, сколько раз повторять: пользуйся выгребными ямами! Из-за таких, как ты, по лагерю расползаются болезни!

– Я помню, что вы говорили, капитан, – пробормотал испуганный парень, – только я не успел туда добежать…

– Ямы! – безжалостно рявкнул Чарльз. – Бегом!

Солдат неловко подтянул штаны и потащился прочь, ступая боком, как краб. Чарльз вернулся на главную улицу и пошел к входу в лагерь – красивой арке, сооруженной из двух очищенных стволов молодых деревьев, сплетенных вместе. Эти ворота были настоящим произведением искусства. Они должны были простоять до весны.

Пройдя мимо караульных, Чарльз ответил на приветствие, даже не видя лиц солдат. Все его мысли были заняты Гус Барклай. Возле караульного помещения, которое было вдвое больше их с Амбруазом хибары, Чарльз спросил у дежурного сержанта:

– Как там арестант?

– Бушевал с полчаса, капитан. Но я не обращал внимания, он и угомонился.

– Пойди отпусти его. Никто не должен страдать в канун Рождества.

Сержант кивнул, смахнул снежинки с бровей и козырька фуражки и скрылся в домике. Чарльз вошел следом за ним. Несмотря на порыв доброты, отпускать солдата, запертого здесь перед самым сигналом на ужин, ему совсем не хотелось. Нарушителем был вечно всем недовольный рядовой Грэмм. Старший сержант Рейнольдс отдал ему какой-то приказ, который Грэмму, как обычно, не понравился, и как только сержант отошел, он громко харкнул, а потом смачно сплюнул на землю. Чарльз приказал заткнуть ему рот кляпом и запереть на ночь. Иногда ему хотелось, чтобы этот Грэмм был янки, тогда бы он мог пристрелить его.