Панихида по создателю. Остановите печать! (сборник) - Майкл Иннес (1938)

– Значит, вы никогда не обсуждали Элиота ни с одним из своих самых надежных коллег? – упорствовал Эплби.

– Не собираюсь вообще распространяться на эту тему. Примите как неопровержимый факт, что ваша теория неверна. – У Чоуна на глазах улучшилось настроение. – И вообще, считайте, что мы с вами квиты, мистер Эплби. Я же буду с любопытством наблюдать за вашими дальнейшими действиями.

– Нам придется ждать развития событий еще несколько часов, – серьезно ответил Эплби.

Они разговаривали, уединившись в глубокой нише гостиной, куда гостям Шуна подали чай. И оба посмотрели в окно. На беспорядочные архитектурные фантазии аббатства Шун опускались сумерки.

Тимми и Патришия бродили по Китайскому саду. Их окружала панорама, достойная, как любил говаривать Шун, кисти самого Сальватора Розы[123]. По дну расщелины, лишенной всякой растительности, кроме редких кактусов и нескольких чахлых кривых деревьев, бежал быстрый и бурный поток – искусственная река, пороги на которой создавали, заставляя воду пениться, то ржавый и варварски изломанный щит, то шлем, то череп или берцовая кость лошади. Грубо сложенный каменный мост был наполовину разрушен зарядом пороха – китайского изобретения, к которому Шун питал особый интерес, – а ниже речка впадала в тихий водоем, на дне которого отчетливо виднелись скелеты женщины и ребенка. Дыба, плаха, инструмент для колесования и другие пыточные атрибуты стояли на гребне расщелины, а на веревках равномерно расставленных виселиц болтались муляжи разных частей человеческого тела. На скамье, откуда открывался вид на эту фантасмагорию, крепилась табличка с типичной для Шуна попыткой объяснить смысл зрелища. Сцена, говорилось на ней, является аллегорией одиночества и ужаса, призванной вызывать мрачные, но необычные мысли и ассоциации.

– Вполне заурядная импровизация на китайские мотивы восемнадцатого века, – сказала Патришия. Она словно оправдывалась, и к этому тону ей часто приходилось прибегать в аббатстве.

– Я действительно считаю Шуна ужасным человеком, – Тимми всмотрелся в прозрачную гладь водоема. – А кто-то (я подозреваю в этом мерзавца Хьюго) нашептал ему, что я пишу стихи. После чего он попросил меня написать несколько шутливых четверостиший, представляешь?

– В самом деле отвратительно.

Тимми недоверчиво посмотрел на Патришию.

– По всей видимости, в аббатстве есть свой печатный станок…

– «Издательство аббатства Шун». Располагается в подвале дома. Но работает от случая к случаю.

– Да уж, нам сказали. Предстоит осмотр этого культурного учреждения перед ужином. И хозяину нравится печатать шутливые мадригалы для каждой своей гостьи. Там все готово к набору, сообщил мне он. Леди сами попросят привести станок в действие. Нажатие на рычаг и – будьте любезны! – свежий оттиск стихотворной мелочи лежит перед ними. Запланированы даже восхищенные восклицания дам, – Тимми спародировал один из элегантных жестов Шуна. – Словом, глупость несусветная.

– Что ты ему на это сказал?

– Выразил восхищение столь очаровательной и своевременной идеей. Вот тебе оборотная сторона хорошего воспитания! И тогда он предложил мне накропать эти маленькие элегии. Даже представил в качестве образца пример собственного сочинения. «Красавица младая…» – и все в таком роде.

– «Красавица младая»?

– Да, звучало это так:

Красавица младая, презревши светский шум,

Взирает благосклонно на мир, что создал Шун.

Ей по сердцу руины, наследье древних лет,

Где музы поселились, где властвует Поэт.

Незабываемые стихи, не правда ли?

Патришия рассмеялась.

– Я их уж точно не забуду. Это из Хораса Уолпола с необходимыми поправками в тексте, само собой. Джаспер любит переписывать классику под свои нужды.

Тимми обвел взглядом Китайский сад в том мрачном настроении, которое тот и должен вызывать.