Панихида по создателю. Остановите печать! (сборник) - Майкл Иннес (1938)

– Как все это любопытно, – прошептал Уинтер на ухо Эплби, – и весьма поучительно. Я бы жалел до конца жизни, если бы упустил хоть слово! Но все же хотел бы привлечь ваше внимание к связи между злодеем, затаившимся в своей норе, и тем фактом, что Раст окрестили Дурость-Холлом.

– Связь просматривается наглядно. Если бы только… – Он остановился, заметив, что Шун тоже встал и повернулся в его сторону.

– Должен ли я напоминать присутствующим, – заговорил он, и построение фраз вызвало в памяти его излюбленное столетие, – что не мог оставаться в блаженном неведении относительно профессии, которую с такой смелостью избрал для себя брат мисс Эплби с честью исполняющий свои обязанности? – Он сделал паузу и улыбнулся, показывая, насколько забавной видится ему ситуация. – И мне доставляет чрезвычайное удовлетворение его сегодняшний приезд сюда. Более того, он может оказаться невероятно полезен. Дело в том, что произошел весьма прискорбный инцидент.

– Какой инцидент? – воскликнул Буссеншут.

В его голосе звучала тревога человека, привыкшего надзирать за порядком и дисциплиной среди трехсот молодых людей.

– И к моему большому сожалению, его жертвой стал другой сегодняшний гость моего дома. Сэр Руперт Элиот. Ему угрожали физической расправой.

Но Эплби по-прежнему лишь усмехался, глядя на Уинтера.

– Только этого не хватало, – пробормотал он.

Владельцу аббатства Шун пришлось говорить, уже снова двинувшись по коридору.

– Я ненавижу насилие в любой форме, – были первые его слова. – А потому, надеюсь, вы извините меня за то расстройство, в котором я пребываю.

Для атаки на Руперта Паук воспользовался приемом, к которому не прибегал уже достаточно продолжительное время. Он напомнил девиз «Пауку известно все!». А поскольку все знали о прошлом Руперта (если разобраться, прошлое оставалось его единственной и неотъемлемой собственностью), то и способ нападения был избран соответствующий. Но в то же время атака содержала в себе элементы, смысл которых не сразу открывался, а, наоборот, представлялся странным и смутным.

Два автомобиля, за рулем которых сидели Арчи и Патришия соответственно, прибыли в аббатство с интервалом в пять минут. Гостей встречал хозяин, и происходило это в обширном вестибюле, по какой-то загадочной, но, видимо, научной причине получившем название «Трибуна». В церемонии Шуну активно помогали еще несколько друзей достопочтенного Бе́ды, среди которых странным образом оказались Хорас Бентон и его коллега Маммери. После формальных представлений женщин проводил наверх лично Шун, где передал заботам своей экономки. Мужчины оказались в распоряжении Бентона, который отвел их в гардеробную. Стандарты гостеприимства в аббатстве представлялись высочайшими. Гостям предлагалось и отобедать, и отужинать, а потому приготовления заняли достаточно много времени. Мужчины избавлялись от пальто и плащей, шляп, шарфов, перчаток, тростей и зонтов. Тщательно умывались с дороги. Наиболее аккуратные причесывались, поправляли узлы галстуков. А затем все возвращались в «Трибуну». В этот момент кто-то заметил, что к костюму сэра Руперта Элиота добавилась деталь, словно приглашавшая к участию в очередной салонной игре. К его пиджаку на спине булавкой был приколот лист бумаги округлой, но неправильной формы.

Мистер Элиот, в сложившихся обстоятельствах по понятным причинам предельно обостривший внимание, первым понял, что из листа вырезан силуэт паука. Арчи Элиот догадался перевернуть листок, на котором обнаружилось послание. Причем весьма загадочного содержания при всей внешней простоте. С помощью пишущей машинки напечатали всего одну фразу:

«Любовный ростовщик», строки 10–11.