Панихида по создателю. Остановите печать! (сборник) - Майкл Иннес (1938)

– Теперь я окончательно понял, – заявил Буссеншут, – что мы подходим не с той стороны. Этот вид на здание – если только можно охарактеризовать таким простым словом как «здание» потрясающий архитектурный монумент, ставший истинным достижением нашего друга Шуна, – мне совершенно не знаком. Это бы не имело особого значения, если бы Шуна до такой степени не выводили из себя непредсказуемые перемещения гостей по территории усадьбы. Сам он объясняет это тем, что среди охранников попадаются весьма суровые люди, и его беспокоит наша собственная безопасность в случае столкновения с ними при неблагоприятных обстоятельствах. Но поскольку прямо перед нами одно из крыльев особняка, думаю, мы можем ничего не опасаться.

И, чтобы укрепиться в своей уверенности, Буссеншут – погрозил кулаком ни в чем не повинному павлину, распустившему хвост на соседней лужайке, и повел своих – спутников по покрытой гравием дорожке, которая упиралась в ступени, поднимавшиеся к поросшему плющом портику крыльца, имевшего не слишком гостеприимный вид.

– Готика, – прокомментировал Буссеншут, – всегда выглядит торжественно и величаво. Подобное наблюдение уже давно сделал Китс. Но, однако же, трудно удержаться от замечания, что псевдоготика смотрится зловеще. Взгляните, к примеру, на эти узкие окна слева от портика. Витражи в них неизбежно казались бы ужасными, а резьба по камню грубой. Но в целом у меня вызывает отторжение даже не эстетическая сторона вопроса. Не будучи реально средневековым, все здесь выглядит чрезвычайно moyenâgeuse[113]. Или, прибегая к популярному обывательскому выражению, мне это действует на нервы.

– Отчасти в этом виноват плющ, – вставил замечание Уинтер. – Он чересчур разросся и навевает воспоминания о ведьмах, грабителях и других наших детских страхах. Но такой эффект создает и полная запущенность этой части дома, ее странная уединенность.

– Вероятно, – вмешался Эплби, разделявший впечатление, что место и впрямь немного пугающее, но уставший от идей, которые спешили выдвинуть его друзья-академики по любому поводу, – нам следует обойти дом и добраться до его центральной части и главного входа.

Но Буссеншут снова командирским жестом поднял вверх руку.

– Ведьмы, грабители, а еще вы забыли о страшных и кровожадных животных. Но мы ведь больше не дети. Прежде чем отступить, нам следует, по крайней мере, посмотреть, что это за дверь. Проход через нее может вести к более знакомым мне помещениям.

Они поднялись по ступеням и оказались в сырой тени портика. Массивная, обитая гвоздями дверь поддалась, когда Буссеншут толкнул ее. Они ступили в тесную прихожую с еще более крепкой, так же обитой гвоздями дверью, напоминавшей иллюстрации к романам Вальтера Скотта. Она тоже легко открылась, и они вошли в удлиненной формы вестибюль с открытыми деревянными балками потолка. Здесь в некоторых прорезях окон-бойниц действительно виднелись нелепые витражи, но в концах вестибюля располагалось по нормальному большому окну, наполнявшему комнату холодным, ярким светом. Сразу прояснилось и назначение помещения. Это был капитул средневекового собора, превращенный в современный зал заседаний.

На выложенном камнем полу, действительно казавшемся истоптанным ногами многих поколений обутых в сандалии людей, стоял длинный полированный стол с тридцатью обитыми кожей креслами, тридцатью бюварами в кожаных переплетах, тридцатью сверкающими бронзовыми письменными приборами и с тридцатью же пепельницами матового металла, изготовленными из аккуратных срезов ручных гранат-лимонок. В целом же зал, хотя и представлялся всего лишь частью храма торговли, навевал атмосферу тревожного ожидания, как занавес над невидимой сценой или интерьер зачарованного замка из старой сказки.