Панихида по создателю. Остановите печать! (сборник) - Майкл Иннес (1938)

Прежде всего это касалось самого мистера Элиота. Стало ясно, что все теории Уинтера и доктора Чоуна, будто он сам мог быть ответственным за направленные против него же действия, оказались несостоятельными. Кстати, даже Эплби не без сожаления расстался с подобной версией. Мистер Элиот, сейчас так мирно беседовавший с Патришией на свои излюбленные буколические темы, не разыгрывал злых шуток над собственной персоной. Грусть Эплби объяснялась просто: хозяин Раст-Холла перестал быть для него загадочной фигурой. А ведь в определенный момент шутник почти сумел психологически раздавить мистера Элиота, поставить его на грань чуть ли не умопомешательства. У мерзавца получилось несколько впечатляющих трюков, но анализ показывал, что его наиболее эффективным оружием, его главным инструментом влияния на сознание мистера Элиота оставалось непостижимое знание мыслей, которыми, как считал сам мистер Элиот, он ни с кем не делился и не успел даже записать. Именно так удалось прижать мистера Элиота к стенке и разочаровать в карьере литератора; только в этом заключался секрет странностей в его поведении. Вот именно секрет! И здесь все еще многое оставалось неясным. По истечении двадцати четырех часов Эплби обнаружил, что события вчерашнего утра следует рассматривать под несколько иным углом. Неожиданно восстановившееся тогда душевное равновесие хозяина не получило окончательного объяснения; его мотивировка выглядела неадекватной. Странные происшествия в Расте не были результатом действий придуманного мистером Элиотом персонажа, как автор Паука не стал клиническим случаем раздвоения личности, совершая поступки под маской своего героя. С необычайной легкостью мистер Элиот освободился от этих навязчивых идей, а помогла ему в этом всего лишь картина Ренуара, найденная у постели Джозефа. И собственное объяснение, данное мистером Элиотом своему возвращению к рациональному мышлению, выглядело неубедительным. Он считал, что его Паук никогда не повел бы себя столь вульгарным образом, как и сам он не способен на такое в случае психологического раздвоения.

Поскольку предположение доктора Чоуна звучало чересчур экстравагантно, то не сразу бросилось в глаза, что и способ, с помощью которого мистер Элиот отмел теорию Чоуна, выглядел, мягко говоря, облегченным и неубедительным. А ведь мистер Элиот при всем своем легкомыслии был человеком необычайного ума и интеллигентности: неужели он мог удовлетвориться настолько простым объяснением? В это было трудно поверить. И все же духовное выздоровление, означавшее крах атаки на его сознание, началось, безусловно, с того момента, когда нашлась похищенная картина. И с того же времени, как заметил Эплби, в этом человеке появилась некая целеустремленность, постепенно нараставшая. Все его разглагольствования о хороших беконных свиньях не могли ввести в заблуждение пристального наблюдателя: ум мистера Элиота активно трудился над чем-то иным.

Но сейчас мистер Элиот уже и не находился в эпицентре ситуации, какой она представлялась в свете последних событий. Он исключался из числа подозреваемых, как и его дети. Кого еще можно было считать заведомо непричастным к происшедшему?