Панихида по создателю. Остановите печать! (сборник) - Майкл Иннес (1938)

– Андре поделился со мной мыслью, что при сложившихся обстоятельствах бурлеск, основанный на сюжете с преступлением и его раскрытием, будет отдавать дурным вкусом… Дурным вкусом! – Тимми сделал паузу, с тревогой посмотрев на Патришию и с грустью на сестру. – Боже, помоги нам! Боже, боже, боже.

– Что ж, – заметила Белинда, – он, быть может, выразился неуклюже, но, как мне кажется, по сути верно. Только не пойму, что в таком случае так выводит тебя из равновесия.

– Действительно, что? – спросила Патришия.

Уинтеру показалось: она пока сама не поняла двусмысленности ситуации и не знала, как себя вести. Инстинкт ей ничего еще не подсказал.

Тимми сразу как-то поник и стал рассеянно поглядывать то на дверь, то на окна.

– Ничего особенного. Но он все равно готовит очередную глупость, – Тимми катал в руке кусочек бильярдного мела, вглядываясь по очереди в лица, полные ожидания. – Андре хочет поставить фантазию, основанную на романтических линиях в сюжетах папиных книг.

Белинда резко поднялась.

– Тогда давайте задушим глупость в зародыше, не дожидаясь осуществления плана.

– На романтических линиях? Что значит «на романтических линиях», Тимми? – Топлэди удивленно вскинул брови, словно ответ был действительно для него важен. – Лично я все в книгах мистера Элиота воспринимал романтически. Или я не прав?

– «Лубо́в». – Тимми намеренно и грубо исказил слово, чтобы уничтожить его, вложить вульгарный смысл. – Чистая и непорочная «лубо́в». «Ах, Генри, – произнес он вдруг фальцетом, – ты знаешь, как я люблю тебя, но мы не сможем сочетаться узами брака, пока тень подозрения не исчезнет с доброго имени моего отца».

Повисло удивленное молчание. Но Патришия не выдержала и от души рассмеялась.

– Неужели в книгах твоего отца встречаются подобные пассажи? – спросила она. – А я и не подозревала об этом. Совершенно не обратила внимания.

Уинтер вздохнул. Непонятно, кого теперь называть слабым полом. Мужчины жадно поглощали любовные эпизоды, а женщины пропускали их целыми страницами, чтобы следить за ходом расследования, не отвлекаясь на лирическую чушь. Вслух он сказал:

– «Лубо́в» – действительно ужасная тема для развлечения.

Но Патришия продолжала хихикать, и он почувствовал раздражение водителя автомобиля, безуспешно подающего звуковые сигналы.

А Тимоти – до чего же все-таки всепроникающе влияние Паука – ощущал себя еще и обиженным. «Он наслаждался новым и красивым чувством, центром которого стала Патришия, – думал Уинтер, – и теперь его задевало, что над подобными эмоциями ему позволяли издеваться. И никто не протестовал, а меньше всех – сама девушка». Только Уинтер понимал различие. «Потому что мои знания, – размышлял он, – объективные, теоретические, почерпнутые из лучших литературных источников». Только он видел разницу. Он и, выходит, Андре. А значит, вечернее представление намечалось вовсе не таким, как виделось Тимми. Вероятно, Андре собирался подшутить над Тимми, как раньше они с Арчи выставили дурочкой мисс Кейви. «Это было бы умно, – думал Уинтер, – но зло и может привести к немедленным крайне нежелательным последствиям, если дать событиям развиваться бесконтрольно».

– Не думаю, – сказал он, – чтобы ваш отец разрешил сегодня вечером какие-либо заранее подготовленные увеселения. Всем участникам праздника полезнее всего было бы сесть по углам и заняться починкой часов. Как я полагаю, вы уже в курсе, что часы в доме зловещим образом переведены на разное время?

Но его попытка отвлечь внимание не увенчалась успехом.

– «Элеонора, – тут же процитировал Тимми, у которого на коленях явно лежала книга отца, открытая на самом неприятном для него сейчас месте, – ты слышишь этот счастливый перезвон колоколов? Так знай, они эхом отдаются в моем сердце».

И он улыбнулся им всем печальной улыбкой, в которой сквозила боль мазохиста.