Панихида по создателю. Остановите печать! (сборник) - Майкл Иннес (1938)

– Поверьте мне, старина, – сказал он. – Все не так просто, как кажется. Я должен быть постоянно, так сказать, у них под рукой. Иными словами, поблизости от линии старта, чтобы начать по первому сигналу. А это мешает сосредоточиться на чем-то другом. Дьявольски мешает сосредоточиться. Конечно, я пытаюсь помогать по мере сил. С этим Пауком связана уйма работы. Но мне она достается лишь изредка. Хотя дел у них невпроворот.

– Я успел убедиться в этом. Но скажите, вас интересует Поуп?

– Никогда не приходилось играть[75]. А, не сразу понял, что вы имеете в виду. Александр Поуп? Нет, определенно не интересует. Как я уже объяснил, меня книгочеем не назовешь. Шекспир – да. Но Поуп… Нет, никогда не привлекал моего интереса.

Кермод поставил бокал на стол и уставился на Уинтера смышленым взглядом одного из львов на Трафальгарской площади.

– Мой Паук будет абсолютно иным.

– Уверен, так и получится, – совершенно серьезно согласился Уинтер. – Но было ли это задумано изначально или нет?

– Разумеется, здесь заключена суть замысла. Почему герой Элиота пользовался и пользуется таким бешеным успехом? Скажете, потому что автор подбрасывает в текст щепотку своей интеллигентности и культуры? Ни хрена подобного, сэр. Популярен он потому, что наш приятель Паук все время менялся, принимал новые обличья. Вот откуда такой сумасшедший читательский интерес. Людям любопытно, каким он станет дальше, как любят они наблюдать за взрослением собственных детей. Что же произойдет с Пауком, когда Элиот отвалит в сторону? Уэдж вовремя взялся ломать себе голову над этой проблемой. И выбрал мою персону далеко не случайно. Мы с Уэджем часто играем вместе, и потому он знает меня как облупленного.

Уинтер вскользь подумал, есть ли среди игр, в которые Уэдж играет с Кермодом, такая, где надо притворяться и выдавать себя за кого-то другого? Потому что между Кермодом, каким он представал сейчас, и автором популярных книг, в которого его хотел превратить хитроумный и дальновидный Уэдж, пролегала, казалось, непреодолимая пропасть. Но, опять-таки, подобным образом мог смотреть на вещи со своей колокольни представитель ученого мира, оторванный от действительности. И Уинтер осмелился приглядеться к своему собеседнику пристальнее. Он, несомненно, все еще оставался диковатым, как зверь из джунглей, но уже смирившимся с клеткой бродячего цирка, в котором его заставили выступать. К его первобытным замашкам уже примешивался своего рода творческий пафос и прорывалось горячее желание начать самостоятельную деятельность. Слишком сложная роль для начинающего актера – он не мог только притворяться таким. И тем не менее трудно было избавиться от мысли, что Кермод не годился в созидатели. Ему подобные скорее способны разрушать. В стремлении прояснить этот вопрос, Уинтер заинтересовано спросил:

– Вы сказали, что ваш Паук будет другим. Стало быть, вы продолжите развивать его образ и дальше?

Кермод крепко ухватил его за локоть и конфиденциальным шепотом сообщил:

– Идея Уэджа состоит в том, чтобы я развил его образ не дальше, а, наоборот, вернул назад. Ему кажется, что я лучше подхожу именно для такой задачи.

– Вы хотите сказать, что Паук встанет на старую преступную дорожку?

Помимо воли Уинтер почувствовал, что шокирован этим актом насилия, пусть его готовили на будущее и всего лишь с помощью пера и бумаги. За несколько тысяч лет со времени своего возникновения моральные принципы укоренились в некоторых из нас поразительно глубоко; даже марионетка в кукольном театре, которую актеры заставляют совершать противоестественные действия, может вызвать протест в душе нормально мыслящего человека. Вот почему Уинтер посмотрел на Кермода почти в ужасе.

Кермод верно истолковал его взгляд и поспешил сказать: