Страх надежда и хлебный пудинг - Секстон Мари

– Вот бы здесь была мама. Я бы попросил у нее прощения за то, через что она прошла ради меня.

Он рассмеялся.

– Ты стоил мучений, сынок. И малышка будет их стоить.

Сзади открылась дверь.

– Папочка! Вам лучше бы подойти!

До меня не сразу дошло, что медсестра обратилась ко мне. Вернувшись в палату, я сразу понял: что-то переменилось. Раньше медсестры были спокойными. Они мягко подбадривали Тейлор, и все. Теперь они стали взволнованными. Но не встревоженными или испуганными. Скорее похожими на чирлидерш, ведущих обратный отсчет.

– Ну вот, – сказала одна из них. – Почти все!

– Вы говорите это уже целый час! – крикнула Тейлор.

Медсестра рассмеялась.

– Знаю, лапочка, но теперь я серьезно. Еще одна-две потуги – и все. Честное слово.

Медсестра, которая меня позвала, поймала меня за руку.

– Папочка, идите сюда. Вы должны быть готовы.

– Я не отец, – глупо проговорил я.

– Ну, это же вы перерезаете пуповину, да? Держите ее за ногу. Вот здесь. Да, вот так.

Все разворачивалось слишком стремительно. Тейлор предстала передо мной в таком виде, лицезреть который я в жизни не ожидал, и я надеялся, что никогда больше его не увижу. Коул стоял с другой стороны и держал ее за руку, но его глаза были направлены на меня.

– Видите? – спросил врач, показав на кружок волосатой розовой плоти посреди… ох, черт, волосатой розовой плоти. – Это макушка головки ребенка.

Мне не хотелось смотреть на бедняжку Тейлор с широко раздвинутыми ногами, но внезапно зрелище из непристойного стало волшебным.

– О боже, – потрясенно выдохнул я. – Тейлор, ребенок и правда выходит. Ее уже видно.

Коул сжал ее руку.

– Ты сможешь.

Она начала напрягаться, и я понял, что приближается новая схватка.

– Давай, девочка, постарайся! – сказала ей медсестра.

Тейлор закричала. Ларисса, помогая ей тужиться, всю схватку подталкивала ее вперед.

– Вот так! – крикнула врач. – Тужься, тужься, тужься!

И внезапно снаружи появилась головка малышки. Ее личико было красным и искаженным гримасой, которую в любое другое время я счел бы комичной.

– О боже! – воскликнул Коул, заглянув за колено Тейлор, чтобы увидеть ребенка. – Она, кажется, сердится, да?

– Стоп! – крикнула, приподняв голову, врач. – Дорогая, остановись. Возьми перерыв. Прежде чем она сделает свой первый вдох, нам нужно очистить ее дыхательные пути. – Медсестры ловко убрали из ее горла и носика слизь. – Так, Тейлор, все. На следующей схватке она появится целиком. Ты готова?

– Она готова, – хором ответили Ларисса и Коул.

– Тужься! – снова сказала врач. Тейлор, слишком уставшая, чтобы кричать, изо всех сил напряглась, и в следующую секунду малышка, розовая и мокрая, выскользнула в руки врача. Ее первый крик был жалким, сердитым писком, который быстро превратился в пронзительный вопль. Медсестры завернули ее. Одна из них хотела было положить ее Тейлор на грудь, но на полпути спохватилась и, сменив направление, передала новорожденную Коулу. Малышка, хоть и завернутая в пеленку, была скользкой и покрытой… я не хотел даже пытаться идентифицировать, чем. Я непроизвольно подумал: «Не испачкай рубашку!», но Коула, судя по всему, это волновало меньше всего.

От того, как он смотрел на нее, у меня перехватило дыхание.

Врач вложила мне в руку пару странных изогнутых ножниц и направила меня к пуповине. Я попытался ее перерезать, но меня так трясло, что пришлось подключить и вторую руку. Только тогда я смог сжать лезвия до конца. Затем нас с Коулом мягко подтолкнули к двери и увели в соседнюю комнату.

– Сейчас мы взвесим ее и оценим ее состояние по Апгару, – объяснила нам медсестра. – Обычно это делают в палате у матери, но усыновления – всегда случай особый.

Другая медсестра, улыбаясь, забрала малышку у Коула и начала ее разворачивать.

– Можете привести бабушку с дедушкой. И сделать фотографии, если хотите.