Перстень царицы Савской (сборник) - Генри Райдер Хаггард (1896, 1910)

Сейчас середина июня, а год назад в декабре, вечером того дня, когда я после многолетнего отсутствия вернулся в Лондон, я постучал в дверь квартиры профессора Хиггса на Гилфорд-стрит. Мне открыла его экономка миссис Рейд, худая неприветливая старушка, которая всегда напоминала мне ожившую мумию. Она сообщила, что профессор дома, но у него к обеду гость, поэтому предложила мне зайти завтра утром. С большим трудом мне удалось убедить ее доложить хозяину, что из Египта прибыл его старый друг и привез нечто такое, что его наверняка заинтересует.

Через пять минут я вошел в гостиную, которую миссис Рейд указала мне из нижнего этажа, не поднимаясь со мной по лестнице. Это была большая, во всю ширину дома комната, разделенная массивной аркой на две части. Помещение отапливалось камином, перед которым стоял накрытый к обеду стол. В гостиной размещалось изумительное собрание всяческих древностей, в том числе несколько мумий с золотыми масками на лицах, – мумии стояли в ящиках у стены. В дальнем углу над заваленным книгами столом горела электрическая лампа, и там-то я заметил профессора, которого не видел целых двадцать лет, хотя мы постоянно переписывались, пока я не пропал в пустыне. Подле Хиггса сидел его друг, с которым они собирались вместе обедать.

Но сначала я опишу внешность Хиггса, которого даже его оппоненты признают одним из наиболее сведущих археологов нашего времени и лучших знатоков мертвых языков во всей Европе. Ему около сорока шести лет. Он невысокого роста, коренастый, лицо у него круглое и румяное, борода и волосы огненно-рыжие, глаза, когда их удается разглядеть – мой друг постоянно носит большие синие очки, – маленькие, неопределенного цвета, но пронзительные и острые. Одет он неряшливо и так обтрепан, что говорят, будто полиция нередко задерживает его, принимая за бродягу, когда он появляется на улицах поздно вечером или ночью. Вот так выглядит мой дражайший друг, профессор Птолеми Хиггс, и я надеюсь, что он не обидится на меня за подобный портрет.

Его друг, сидевший, положив на руки подбородок, за столом и рассеянно слушавший какую-то научную теорию, выглядел совсем иначе, и этот контраст сразу бросился мне в глаза. Это был несколько худощавый, но широкоплечий молодой человек лет двадцати пяти или двадцати шести. Черты его лица отличались правильностью, глубоко посаженные карие глаза смотрели немного жестко, волосы были темные, коротко стриженные; он производил впечатление человека мыслящего, а улыбка придавала всему его облику чрезвычайное обаяние. Его звали капитан Оливер Орм, он отлично знал военное дело, что и доказал во время Южноафриканской войны, с которой тогда только что вернулся.

Честно признаюсь, Орм имел вид человека, которому не слишком-то благоволит судьба, на его симпатичном лице отражалось уныние. Может, это и привлекло меня к нему с первой же встречи: я увидел в нем родственную душу, поскольку меня судьба тоже не баловала благосклонностью вот уже много лет.

Пока я стоял в тени, разглядывая хозяина дома и его гостя, Хиггс, оторвавшись от папируса или какого-то манускрипта, который он читал, поднял голову и заметил меня.

– Кого черт принес? – воскликнул он резким пронзительным голосом, словно злился или был чем-то недоволен. – Кто там? Что вы прячетесь?

– Только что, – сказал его друг, – ваша экономка доложила, что вас желает видеть один из старых друзей.

– Она наговорит, вы ее больше слушайте, – проворчал Хиггс. – Я что-то не припомню, чтобы у меня был друг, лицом и бородой напоминающий козла. Подойдите-ка поближе, сэр.

Я вошел в освещенное лампой пространство и остановился.

– Кто бы это мог быть? – забормотал Хиггс. – Лицо, вроде, как у старого Адамса, но бедняга умер лет десять назад. Мне писали, что его захватили в плен люди из племени халайфа. Почтенная тень давно скончавшегося Адамса, прошу вас, будьте любезны отрекомендоваться, чтобы нам попусту не тратить время.