Разные лица - Семён Работников (1987)

«Странно, — подумал Косарев. — У завода ничего нет, и в то же время он не советует идти в гостиницу…». Тут Косарев увидел, как напряглось в глубоком раздумье лицо директора и как оно потом разом просветлело — выход найден. Директор нажал на кнопку.

— Позовите Клаву, — сказал он секретарше.

Вскоре в кабинет директора вошла высокая молодая женщина с затуманенными долгой грустью глазами.

— Клавочка, милая, — заговорил директор. — Приютите у себя вот этого симпатичного мужчину… Я слышал, у вас большая квартира, а семья — маленькая.

— Сейчас я одна, сын в деревне у бабушки, — ответила она тихим голосом.

— Что ж, хорошо, — улыбнулся директор и подмигнул Косареву; затем официальным тоном: — Значит, Клава, договорились. За жилье предъявите счет, завод оплатит. Можете отвести и устроить. Товарищ с дороги, устал.

Клава посмотрела на Косарева, приглашая следом за собой, и они вышли.

— Здесь недалеко. Пойдемте пешком, — сказала она на улице. Стоял теплый августовский день, но что-то грустное было в этом тепле и солнечном свете. Подстриженные кудрявые липы уже начали снизу желтеть, и кое-где листва лежала на тротуаре. Косарев озирался по сторонам — на улицу, на дома, глядел на прохожих, изредка взглядывал на свою спутницу. Неуверенно чувствовал он себя в незнакомом городе. Это чувство усиливалось и оттого, что он боялся стеснить женщину, поставить ее в неудобное положение.

— Послушайте, Клава, — заговорил он. — Директор даже не спросил, согласны ли вы… Может быть, я пойду все-таки в гостиницу?..

— Если бы я не согласилась, то не повела бы вас, — ответила она, посмотрев на него большими серыми глазами. — Я давно собиралась сдать комнату. Одной жить трудно. Я работаю всего лишь курьером. С мужем я развелась…

Они надолго замолчали.

— А город ваш неплохой, — сказал Косарев, чтобы прервать затянувшееся молчание.

— Я не люблю его.

Клава шла рядом с Косаревым, почти такого же роста, и глядела прямо перед собой. Она ходила по этой улице тысячи раз, каждая трещина на тротуаре ей знакома, и она, видно, не хотела ни на что смотреть. Косарев же все видел впервые, поэтому люди, здания и даже деревья вызывали в нем любопытство. Первое впечатление всегда трогало его душу, рождало чувство, которое надолго оставалось в нем. Косареву казалось, что он понимает причину грусти шедшей рядом с ним женщины: она была одинока.

Они свернули в переулок, где рядом с многоэтажными коробками стояли приземистые деревянные дома. Патриархальностью веяло от них, думалось, они прочно вросли в землю, и наступление камня и бетона не пугало их. Нет, вон уже снесли подряд три дома, готовили место для стройки. От них осталась лишь груда подгнивших бревен с лоскутьями обоев да кирпичи от фундамента и печи.

Они подошли к пятиэтажному дому, поднялись на четвертый этаж и встали перед дверью, за которой послышалось какое-то движение, легкое, частое постукивание. Что это могло быть? Ведь она сказала, что живет сейчас одна. Клава вставила ключ, открыла дверь, и на пороге появилась собака — белый пудель с бусинками черных глаз, которые слегка загораживала росшая на морде шерсть.

— Что, Мушка, соскучилась? Целый день одна взаперти, — Клава нагнулась и погладила ее.

Собака и так радовалась при виде хозяйки, мотала головой и хвостом, а от ласки вся растаяла, подпрыгнула и лизнула ей руку. На собачьей морде ясно была видна улыбка, В то же время она успевала коситься и тявкать на стоявшего рядом с ее хозяйкой чужого человека.

— Это свой, свой. Он будет у нас жить, — успокаивала ее Клава, потом обратилась к Косареву. — Вы любите собак? Она вам не помешает?

— Никто мне не помешает. Я бы вам не помешал. Что касается любви к собакам — то я их люблю, но не таких, откровенно говоря, полукошек-полусобак, а настоящих — гончих, лаек, овчарок, и чтобы они жили не в квартирах, а на воле и выполняли свои собачьи обязанности — сторожили, охотились.