На крови - Сергей Мстиславский (1928)

К тому же, с первой репетиции она стала смотреть на меня, как на свою неот’емлемую собственность: она таскает меня за собой повсюду. Это тоже в ее стиле. И в расписание ее дня — я включен твердо и неизменно. Это скучно, хотя, в сущности, она водит меня как раз по тем выставкам, обедам и спектаклям, на которых все равно пришлось бы быть, так как бывают «все».

На той неделе она сказала за обедом мужу.

— Жан-Поль (он — Иван Павлович), почему вы с ним (кивок на меня) не на ты?

Жан-Поль поднял лысые брови с недоумением.

— А в самом деле? Как же это мы до сих пор не на ты. Предлог выпить флакон шампанского.

Мы поцеловались трижды. У него скверно пахнет изо рта. В «свете» — это редкий случай.

Противно становится. Кончить?

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Я ехал с Выборгской. Кронштадт опять начинает шевелиться: сегодня оттуда были два делегата. Свидание прошло не очень благополучно. Когда я вышел, у водосточной, обмерзшей трубы юлил, забрав голову в обсаленный барашковый воротник, скрюченный, в замазанном ватном пальтишке шпик. Не ко времени. Сегодня вечером на Гесслеровском у Маргариты будет Иван Николаевич. Я увел филера за собой. Нарочно. Весь путь до Английской набережной он трусил за мной следом на извозчике. Обертываясь по временам, я видел напруженное, из-за извозчичьей спины — кивающее на ухабах отмороженным ухом, — глупое, мокроусое лицо. Я привел его прямым трактом к под’езду Орловского особняка.

Швейцар в графской ливрее торопливо стукнул высокою дверью, делая вид, будто торопится отстегнуть уже отстегнутую дежурившим у под’езда дворником полость. Шпик об’ехал, раскатом саней, выпучив глаза. Через час он будет виниться в охранном, что угнался по ложному следу.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Репетиция в восемь. Сейчас — десять: поздно — даже для опоздавших.

В гостиной графиня Орлова — сухая, седая, в низко вырезанном платье — покачала головой, протягивая мне для поцелуя руку. Она сидела с Акимовым и Лауницем. Из-за портьеры, за дверью зала — переливчатым гулом звучал смех. Кто-то выглянул на секунду, пролопотал шпорой и скрылся.

— Вы шутите с огнем! Там уже отрепетировали два акта. Что вы скажете Марфиньке?

Лауниц всплеснул руками.

— Malheureux! Я предпочел бы иметь дело с двумя террористическими организациями в полном составе, чем с двумя ее очаровательными глазами, когда они в гневе. Это бьет на смерть, и против этого нет оружия. Над вами опасность смертного приговора. Бегите, пока есть время.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Я взялся за портьеру. Но она взметнулась вихрем, я оказался лицом к лицу с Марфинькой.

— Наконец. Соблаговолили! Отчего не прямо к ужину? Позор! Если это повторится еще раз, я вас брошу!

— Вы сорвете спектакль, княгиня. Мое опоздание не в счет. Я знаю роль и помню mise en scén’ы. Хоть сейчас к рампе.

Она спрятала руки за спину и прищурилась насмешливо:

— Не доказано. Вы не держите тона.

— Я?

О да, конечно... Бык влюблен Тристан

В свою Изольду, деву ирских стран.

Пылала Ода страстию к Роланду,

А юный Флор к прелестной Бланшефьор...

Но не любил никто до этих пор,

Как принц Рюдель — принцессу Мелиссанду.

— Лгун! — но глаза затуманились, стали детскими и ласковыми. — Если вы и сегодня будете вести любовную сцену в третьем акте, как маринованная рыба, и держать меня, словно у вас в об’ятиях не я, а чурбан, — я устрою вам такую сцену, что Жан-Полю придется вызвать вас на дуэль.

— Дуэль! sacré coeur! — блеснули над обнаженным плечом княгини чьи-то белые, неестественной белизной, зубы. — Между кем и кем?

— Между Жан-Полем и им.

— Ma très chère, вы издеваетесь. Это было бы дурным тоном.