Он. Она. Другая - Лия Султан

После обеда лежим с Нафисой на большой родительской кровати. Я глажу ее по спине и пою колыбельную. Она же смотрит на меня и обнимает, ластиться, как котенок.

— Апака, а когда домой? — неожиданно спрашивает и заглядывает в глаза. Я опешила, потому что хотела поговорить с ней об этом не сейчас, а позже.

— Кызым, мы теперь будем жить здесь, — стараюсь улыбнуться. Выходит коряво.

— И дадака будет жить здесь? — удивляется она.

— Нет, он не сможет. Но он будет приезжать к тебе в гости, — глажу ее нежную щечку.

— Почему? Он на работе? — снова ее западающая “р” умиляет, а сонные глазки ждут ответа.

— Да. У него очень много работы, — вру во благо, потому что она еще не поймет, что у папы уже другая семья: другая жена, другой сын.

— А бувака (дедуля) и момака (бабуля)? Чон апа, кичик апа? Ильяр, Зуля, Адик, Мунира? — перечисляет она теть, двоюродных братьев и сестер.

— Они тоже будут приезжать. Или ты сможешь ездить к ним. Все будет почти также, только теперь мы здесь, а они — там.

— А почему? — спрашивает уже сквозь сон, начинает клевать носом.

— Потому то мы теперь с тобой вдвоем, — шепчу ей, когда она уже уснула.

О Аллах, дай мне сил пережить эту бурю, мысленно взываю я к Всевышнему. А еще благодарю, что узнала обо всем сейчас, пока моя девочка — кроха и мало что понимает во взрослых разговорах. Было бы ей не три, а пять-шесть, мне бы пришлось объяснять ей все по-другому.

Визуал Ирады можно посмотреть здесь: https:// /ru/blogs/post/582411

Глава 24. Мы оплакиваем любовь

Сабина

Поцеловав ее в щеку и укрыв ее одеялом, осторожно, на цыпочках выхожу из комнаты, прикрываю дверь. Надо бы разобрать чемодан, а то стоит как бельмо на глазу. Делаю пометку в голове, то из дома свекров надо забрать оставшуюся одежду — все-таки зима близко.

— О, чё делаешь? — Ирада заглядывает в зал и на ходу собирает свои непослушные кудряшки в жгут и цепляет их толстой заколкой.

— Вещи разбираю, — сижу на корточках, склонившись над своими пожитками.

— Давай помогу.

Она садится на пол и вытягивает оттуда наряд за нарядом. Странно морщится, театрально вздыхает.

— Что не так? — не выдерживаю.

— Мать, ты чё правда в этом ходила? — она встает, расправляет мое строгое платье, которое я надевала, когда у нас были гости, и прикладывает на себя. — Никогда его на тебе не видела.

— Я в нем гостей встречала.

— В этом? — заламывает она бровь. — Еще и платочек повязывала, глазки в пол и поклон.

— Ну не надо, — останавливаю ее я.

— Сабина, это одежда для старой девы, — комкает платье и отшвыривает в сторону. — Так, что там еще есть?

Роется в чемодане, кряхтит, ругается.

— Я не поняла, что случилось с твоим стилем? Ты же всегда хорошо одевалось, а эти тряпки для работы не годятся. Тут все либо черное, либо коричневое, либо темно-синее. Я даже представить не могла, что все так плохо.

— Это деловой стиль, — парирую я.

— Это монашеский стиль, — не унимается сестра. — Ну вот джинсики есть, блузка поярче. Почему не носила? Смотрим какой fabric, details? А где “Дайсон”, который мы подарили тебе на Новый год?

— На дне.

— Ага, вот он. Хорошо, что забрала, — она обнимает коробку. — Знаешь, какой сейчас дорогущий? А где этот супер навороченный утюг, что мама брала в приданое?

— Дома оставила.

— Саба, ебтвмт!

— Эй! — осаждаю ее. — Ну как бы я его вынесла? Стыдно. Да и вообще в последнее время я все гладила отпаривателем. После него на рубашках вообще никаких складочек и заломов.

Ирада опускает голову, открывает рот и подносит к нему указательный палец, изображая рвотный рефлекс.